— Вы гольд? Амурский человек? — спросил Лукс. — Говорят, были партизаном, храбрый человек.
— Кто говорит?
— Павел Глотов сказал. Он еще сказал, что вы очень хотите учиться. Так, да?
— Хочу, да.
— В Ленинград поедете учиться?
Богдан удивленно взглянул на него — не шутит ли? Куда еще ехать, когда и так он находится в таком большом городе? Здесь, в Хабаровске, и желал бы Богдан учиться.
— Куда? — на всякий случай переспросил Богдан.
Лукс заметил растерянность молодого делегата съезда, усмехнулся мягко.
— В Ленинград.
— Это далеко отсюда?
— Очень далеко, ехать по железной дороге дней тринадцать — пятнадцать…
Никогда не видел Богдан железной дороги, в его представлении это была обыкновенная дорога, мощенная железом. Пока Богдан раздумывал о дороге, о неизвестной колеснице, в кабинете появился новый посетитель. Это и был Сапси Оненка. Разговор, который вели только что Лукс с Богданом, повторился почти дословно, без упоминания о партизанщине. Сапси тоже испугался, услышав о Ленинграде, тоже спросил, далеко ли находится этот город, и, услышав ответ, категорически отказался.
— Это очень большой, культурный город, — мягко сказал Карл Янович.
— Больса Хабаровска? — насмешливо спросил Сапси.
— В десять раз больше. Это город Ленина. Ленинград. Там произошла Октябрьская революция, там Ленин провозгласил советскую власть. Там каждая улица, каждый дом знают и помнят Ленина. Вот как, ребята.
«Город Ленина, — мысленно повторил Богдан, — город Ленина».
— Я еду, — сказал он, Сапси взглянул на него, потупил глаза.
— Но это очень далеко, — пробормотал он.
— Эх, охотник, расстояния испугался, — усмехнулся Лукс.
— Поеду, — сказал Сапси и матюкнулся.
— Ругаться нехорошо, ты учиться едешь.
— Как ругаться? Меня русские научили, — удивился Сапси.
Богдану, когда они вышли из кабинета, долго пришлось объяснять, что такое матерщина. Сапси ничего не понял; первое русское слово, которое он запомнил, было матерное, и поэтому оно ему казалось таким же необходимым, как и другие русские слова. Но он все же дал слово, что больше не будет материться.
Богдан и Сапси подружились, иначе нельзя, им вдвоем ехать в дальний город и жить без родственников многие годы. Потом к ним присоединился Моло Гейкер, который в Ленинграде стал Михаилом. Вместе с сопровождающим они выехали в Ленинград.
В первые дни они не отходили от окна, не выходили на стоянках из вагона, боялись отстать.
Много по пути размышлял Богдан, много открытий сделал для себя. Увидел горы, степь, где не было ни деревца, увидел в лицо бурятов и людей других национальностей, о существовании которых даже не подозревал. По простоте душевной он думал, что на свете только и есть три города: Хабаровск, Николаевск да Сан-Син на Сунгари. А тут оказалось, что ни остановка — город, да еще какие большие города, конца и края не увидишь из вагонного окна. И вдруг однажды он вспомнил тайгу, ручеек, у которого он долго простоял, мысленно прослеживая его путь до другой реки, потом до Амура и до моря. Ручеек тогда связал его со всем миром, со всеми народами. Тут он вдруг понял, что кроме воды есть еще дороги, связывающие между собой села, города, народы. Вспомнил он еще, как в прошлые годы лыжня связывала его зимник с зимником соседей. Лыжня эта петляла по тайге, не выходя на простор к другим незнакомым людям. Теперь эта его лыжня где-то оборвалась, вышла из замкнутого круга и пошла, пошла на запад, через тысячи сел, сотни городов к сердцу Советской страны — Москве, а там и к городу Ленина.