— Ты о чем, Яша? — удивился Саша.
— О том. Если через полгода не появится наследник у Михаила, отдаю ему рубашку с галстуком.
— Ох, какой догадливый… — начал было Михаил, но Саша не дал ему договорить, обнял его за шею.
— Веселые люди, без водки пьяные, — смеялась Идари.
— Хватит вам, задушите его, ребенок без отца останется, — толкая в бок Сашу и Якова, говорила Людмила. — Оставьте его, я выдам другую тайну. Гэнгиэ с Богданом тоже ждут второго, на этот раз — дочь.
— Эх, Богдан, по этому поводу выпить бы неплохо, — проговорил Михаил.
— В этом доме пьют только по праздникам, — ответил Богдан.
— Ну вот, бюрократ налицо! — радостно подпрыгнул на стуле Яков.
— Чего обижаешь их, водки жалко? — прошептала Идари на ухо сыну.
Богдан громко засмеялся.
— Мама, они кого угодно уговорят, но только не меня. Размягчили они твое сердце? Это они могут. Ну-ка, хватит, комедианты, пельмени остыли.
— В Ленинграде он был не таким, — сказал Саша. — А тут? Власть развращает личность…
Яков с Людмилой и Гэнгиэ с Богданом смеялись, а Идари никак не могла взять в толк, над чем и почему они смеются, когда двое за столом обижены. Она тихо поднялась и пошла за перегородку за водкой, которую приготовила для Поты. Принесла она бутылку, поставила на стол и сказала при общем удивленном молчании:
— Из-за водки не ссорьтесь, дети, не стоит она этого.
— Никто не ссорится, — пробормотала Гэнгиэ.
— Не маленькая, вижу. Михаил и Саша…
Теперь уже засмеялись все враз. Богдан обнял мать, но ничего не мог проговорить из-за душившего его смеха.
— Артисты они… ха-ха-ха…
— Бессовестные, выклянчили…
Михаил раскупорил бутылку, разлил в принесенные хозяйкой стаканы.
— Ладно, нарушили закон моего дома, — сказал Богдан, — но если вы нарушите наш уговор и будете пить где-нибудь в стойбище с колхозниками…
— С родственниками…
— Дайте закончить! Нарушите уговор, не ждите снисхождения, на бюро райкома сразу вызовем.
— Сын, зачем ты так? — сказала Идари. — Зачем пугаешь? После этого разве водка полезет в горло?
— Вот именно.
— Это им-то? Погляди, как еще выпьют.
— А ты не гляди им в рот, водка вкус потеряет.
Опять раздался дружный хохот.
— За заступницу нашу! — прокричал Саша.
После водки набросились на пельмени, на салат из огурцов. Разговор за столом стал еще оживленнее. После пельменей пили традиционный чай.
Богдан хитро поглядывал на развеселившегося Сашу, вспомнив рассказ джонкинского председателя колхоза.
«Ученые стали, да? Шибко грамотные, да? — возмущался председатель колхоза. — Приехал он, встретили его, как настоящего нанай, а он что? Не настоящий оказался. Радовались, вот грамотный! До чего грамотный — книгу сам написал, районную газету выпускает. Очень радовались. Хвалили, говорили, пиши про нас, про колхоз. Пригласил его поесть. На стол что? Наша нанайская еда, вкусная еда. Уха из сазана да хлеб из магазина. Ест он, похваливает. Смотрю, маленький кусочек рыбы оставил да с ложку ущицы. Спрашиваю: что, не лезет этот кусочек рыбы? Отвечает, лезет, да по-культурному на дне надо кусочек оставлять. Для собаки, что ли? Нет, так, говорит, положено. Может, тебе добавки долить, тогда все съешь? Отказался от добавки и закурил. Тут жена чай горячий подает с сахаром, с желтым коровьим маслом. Говорю, ешь, потом покуришь. Нельзя, отвечает, надо подождать немного, чтобы в желудке пища улеглась. Сидит, курит. Я, хотя не курю, тоже не притрагиваюсь к чаю. Он спрашивает меня о том о сем, сам рассказывает. Чай совсем остыл. Плюнул я да без чая пошел в контору. Второй раз подогретый чай — разве чай? Умники дурацкие! Заучились совсем!»