Ох, как хотелось Токто много-много сказать хороших, ласковых слов! Но этот комок в горле…
— Отец Гиды, что болит? Сам приехал или привезли тебя? Как чувствуешь себя?
— Ничего, Гэнгиэ, — наконец выдавил Токто.
— Давно заболел? Как мать Гиды? Как Онага? Как дети ее?
— Все здоровы.
— Хорошо, рада я за них. Беспокоюсь о тебе.
— Гэнгиэ, родная, болен я, сильно болит… Но теперь все хорошо, поговорил — и все хорошо. Если б еще увидеть тебя, совсем, может, стало бы хорошо… Приезжай, очень прошу…
По щекам Токто струйкой сбегали слезы, он их не вытирал, он их не стеснялся. Холгигон с Хорхоем отвернулись, им было неловко видеть слезы у этого мужественного человека.
— Приедешь? Правда, приедешь? Здоров я, совсем уже здоров. Когда приедешь? Я за мясом поеду, мясо привезу к твоему приезду.
Токто повесил трубку, попрощался с Холгитоном и Хорхоем и почти бегом направился на берег.
— Эй, Токто, к доктору когда? — крикнул вслед Холгитон.
— Она приезжает, в Джуен приезжает. Мне некогда, за лесом надо ехать.
В конюшне было так же холодно, как и на улице, не достроили ее, не успели, потому что в первую очередь готовили жилые дома и коровник. Пиапон прошел по конюшне, за ним шагал Ойта, конюх.
— Дед, тебе надо иметь свою собственную председательскую лошадь, — проговорил Ойта.
— Это зачем? — удивился Пиапон.
— Как зачем? Ты часто ездишь, тебе надо иметь резвого скакуна, лучшую лошадь в районе.
— Так. Моему заместителю тоже надо? И бухгалтеру?
— Не-ет, только тебе.
— В тебе собственник заговорил, отцовская кровь. Как же я могу иметь свою лошадь, когда я в колхозе, когда здесь все общее? Нельзя.
Ойта обиженно замолчал. Пиапон выбрал лошадь, которую Полокто возвратил сыновьям. «На его лошади поеду к нему», — решил Пиапон. Он вывел лошадь и стал запрягать в маленькую, изящную кошевку, подаренную ему Митрофаном. Ойта молча помогал ему. Рядом вертелся его сынишка, который по счету, Пиапон не помнил; у Ойты было восемь детей. Этот мальчишка вчера передал ему просьбу Полокто навестить его.
— Ни ты, ни Гара ни разу не ездили к отцу? — спросил Пиапон.
— Нет. Он от нас отказался.
«Дожил. Сыновья стали чужими, — подумал Пиапон. — Жены убежали, как от прокаженного».
— Дети наши ходят каждый день, — продолжал Ойта. — Гэйе бывает, готовит ему еду, ночевать иногда остается.
Упрямый Полокто сдержал свое слово, он отдал колхозу свой большой дом, в котором теперь зимовали семьи, не успевшие к холодам достроить свои избы. Сам он один остался на песчаной стороне, в заброшенной фанзе. Никто не понимал, почему Полокто одиноко живет в заброшенном стойбище, только Холгитон однажды верно высказался: