— Спасибо, спасибо.
Свет свечей избороздил морщинами лица солдат, отражался в зрачках, как в перевернутом бинокле.
— Проголодалась?
— Еще бы!
Она улыбнулась им широкой улыбкой и пошла к офицерам. Младший лейтенант напевно рассказывал, как мальчики застрелили своего товарища, Авеля Сорсано. Тут к ним подошел вахмистр и доложил, что ужин готов.
В столовой, на овальном столе, горели свечи в канделябрах, которые расставил вахмистр. Два лейтенанта из штаба полка тихо беседовали с майором; когда вошли капитаны, оба вскочили. Защелкали каблуки.
Бегонья раскладывала жаркое и почти не слушала младшего лейтенанта.
— …один солдат, некий Мартин Элосеги…
Вилка замерла у нее в руке.
— Мартин Элосеги?
И столько удивления было в ее голосе, что все офицеры повернулись к ней. Феноса поморгал близорукими глазами и закашлялся.
— Да, Мартин Элосеги.
Она положила вилку на скатерть.
— Такой высокий, черный, лицо сердитое?
— Он самый.
Она засмеялась.
— Господи! — воскликнула она. — Вот здорово! Это, это…
Она остановилась, подбирая нужное слово, так и не нашла и откинула кури, упавшие на лоб.
— Ему лет двадцать пять, — сказал Феноса. — Студент. Юрист, кажется.
Бегонья все смеялась.
— А можно узнать, в чем дело? — спросил один из лейтенантов, прожевывая мясо.
— Осторожней, мы люди ревнивые!
Бегонья обвела мужчин торжествующим взглядом. Она давно приняла всерьез свое прозвище, и офицеры были для нее просто большими детьми.
— Это моя первая любовь, — смеялась она. — Мы жили на одной улице, в Логроньо, и он каждый день меня провожал. — Она повернулась к Феносе. — Куда вы его дели? — весело спросила она.
Феноса растерянно улыбнулся.
— Я думаю, он в сарае с другими пленными…
— Ох, бедный Зверек! — воскликнула она. — Там такой холод… — Она поднялась было, но майор остановил ее жестом.
— Не покинете же вы нас сию минуту!
— Подождите! Потерпите немножко, Бегонья.
Она не слушала. Машинально оправив нагрудник белого передника, она властно посмотрела на мужчин.
— Ну что вы! Как я могу тут сидеть, болтать, когда мой друг попал в беду? Да мне кусок в горло не полезет!
Она сказала это так твердо, что никто не посмел возразить, и, довольная собой, снова обратилась к Феносе.
— А вы не пойдете со мной, лейтенант? — спросила она.
Феноса колебался — он всегда колебался, когда Бегонья о чем-нибудь его просила; с ним, девятнадцатилетним, она говорила покровительственным тоном и очень его этим смущала. К тому же он ждал, что Бермудесу расскажут про его утренний подвиг, и это нарушало все его планы.
— Что ж, пойду… — буркнул он, — Раз уж вы так просите…