«Любить всегда хорошо, — подумал старик. — Вот зимой как будто вся жизнь кончилась, а бродят соки в земле, и люди ищут и дают друг другу то, чего каждому из них не хватает».
Он уснул, убаюканный отблесками солнца на крыле машины, и спал, пока его снова не разбудил звук голосов.
Пять или шесть солдат присели поболтать у ручья, и старик прикинул, что в это время дня здесь должны быть уже новые войска. («Господи, чего только не случится за неделю в такой глуши!»)
Папоротники и травы чудесно его скрывали, и он смотрел сквозь просветы, не поднимаясь; на солдатах были штаны, заправленные в ботинки, и защитного цвета рубахи с засученными рукавами. Капрал открыл пачку мелкого табака и пустил ее по кругу.
— Который час?
— Полвторого.
— Когда, Сантос говорил, его ждать?
— Еще минут через двадцать.
— Ну, значит, покурим и двинемся.
— Ладно. На дороге солдат полно, вряд ли они туда сунутся.
Кто-то что-то сказал — так тихо, что нищий не расслышал. Потом:
— Как его звать-то?
— Авель Сорсано.
— А ты его видел?
— Нет, не захотел я туда идти.
— А я вот видел. Хорошенький был, бедняга. Прямо сюда угодили, в висок.
— Бог его знает что. Свои же ребята…
— Говорят, он не из ихних.
— Да, не завидую я Сантосу, если его парень с ними был…
Галисиец выпустил руль и встал. Его трясло, его как будто пришибло, в голове мелькали какие-то звездочки. Приятное чувство покоя, сменившее сон, теперь казалось ему ловушкой, наваждением. Ощупью, как лунатик, он вылез из машины и с трудом прошел десяток шагов, отделявших его от солдат.
— Вы про что говорите?
Увидев его, солдаты замолчали и удивленно на него смотрели.
— Сам видишь, — сказал наконец капрал. — Болтаем понемногу, чтобы время убить.
Первое удивление прошло, и появление старика даже обрадовало его. Что-то в этом нищем было свое, знакомое, домашнее, напоминало о далеких краях. Сам не зная почему, он подумал о своем детстве.
— Где медали заработал, дед?
Он ткнул пальцем в жестяные пробки от лимонада и от пива, украшавшие подол стариковой куртки, но тот не обратил никакого внимания.
— Что случилось с Авелем Сорсано? — спросил он. Его дрожащий голос стер улыбки с солдатских лиц, и, раньше чем заговорить, капрал откашлялся.
— Убили его, дед. Приходим мы сегодня утром, а он в интернате лежит, убитый.
Нищий ничего не ответил, только ему стало трудно дышать.
— Убитый?
— Да.
(Любовь и смерть танцевали в обнимку у него в голове — солдат с девицей хотели дополнить друг друга, сливаясь воедино, — и тут же, рядом, мелькало лицо убитого мальчика. И бабочки и люди, которые ходят парами, просто смутно тянутся к смерти. Всех тянет к ней, как пьяницу к бутылке, как мотылька на огонь, и то, что ты когда-то любил, — моргнуть не успеешь — попадает к ней в лапы.)