— Де-ед, — Лешка опасливо покосился в сторону шума. Он знал это место, здесь на вырубке всегда было много земляники, но из-за этого шума Лешка старался обходить вырубку стороной. — Чего это, дед?
— Чего-чего, — прикуривая, пробурчал тот, — осина. Дурное дело — шуметь, людей, зверье пугать, — дед полуобернулся к Лешке: — Глупое дерево.
— Как? — не понял Лешка.
— Как-как, а вот как. Сосну возьми, к примеру. Тут тебе и доска, и столб, и что хочешь. Или там дуб. Сила! Ну, вот хоть березу возьми. Сухая — жарко горит, и сок от нее, и береста. Ветки гибкие. По ветру скользят — завиваются. И хоть бы хны. А осина? Хрупкость одна. Чуть ветер — тут она первая. Гордая, согнуться не умеет и давай шебуршить листьями, балаболка. А покрепче ветер — и хрясь пополам… Ненужное дерево. А все туда же, под солнышко жмется.
Дед замолчал. Лешка беззаботно болтал ногами.
— Конечно, — подумав, добавил дед, — солнышко всякая тварь любит… — И, покосившись в Лешкину сторону, тяжело вздохнул.
…Постояв немного в раздумье, Лешка направился в сторону старой вырубки. Слабый ветерок тронул верхушки сосен, и те дружно отозвались размеренным гулом. И в тот же миг впереди раздался знакомый шум. Лешка взобрался на истлевший пенек и, приложив козырьком, ладонь ко лбу, некоторое время пытливо всматривался в глубь вырубки. Там, в конце просеки, на взгорке сгрудились десятка два молоденьких осин. Осень еще только краешком коснулась их, и теперь издали они казались мерцающими огоньками.
«Красиво», — подумал Лешка и, спрыгнув с пенька, решительно зашагал в сторону осин.
— Ну что? — строго спросил он, подойдя к самому страшному месту в своем лесу.
Осинки с высоты своего двухметрового роста снисходительно смотрели на маленького человечка, который стоял, по-хозяйски расставив ноги и засунув глубоко в карманы руки.
— И ничего не бесполезные… — проговорил Лешка, — зато красивые, — и добавил: — Молчите? То-то же…
Осинки шевельнулись…
— Что? — спросил Лешка, прикладывая ладонь к уху. — Чего? А-а… Уезжаю я. Да, учиться.
Осинки зашумели, размахивая ветвями-руками, теряя листья.
— Как же я останусь? — удивился Лешка. — И не упрашивайте. Буду приезжать к вам на каникулы. Что? Школа? Школа хорошая. Точно.
Лешка помолчал, не зная, что еще сказать: — Вот, ботинки мне купили…
Ветерок умчался, стало тихо.
— Ну ладно, до свиданья. Пойду я… — проговорил Лешка. — Семеныч уже, наверно, ждет… Ладно?
На ближней к Лешкиному лицу ветке затрепетал одинокий лист. Еще пурпурный посередине, но уже с почерневшими краями, он, сложившись желобком, качал, как в люльке, большую голубоватую каплю росы. Лешка приблизился к листку и увидел, как в капле отразился его нос, смешной, длинный, а потом и все лицо. И глаза огромные… только почему-то голубые. Или это в глазах отражалось небо? Потому что на самом деле у Лешки глаза были карие. Лешка раскрыл рот и тронул рукой ветку. Капля, задев губу, упала ему на язык.