— А тебя, за каким хреном суда занесло? — спросил его майор. — Ты же с нами был?
На это Яшка ничего не ответил, лишь попытался четко выполнить воинское приветствие. Это действие у него не очень получилось. Разведчик закачался, но не упал, его поймали стоящие рядом бойцы.
— Так всё, — не выдержав, скомандовал Киселев. — Подвал опечатать и всем спать. Завтра, что бы все как огурцы были! — он вернулся в штаб и долго ходил вокруг стола. Словно грозовая туча, майор выглядывал из дома и срывался на каждого, кто шел мимо. Через полчаса в поселке стало пусто. Одинокие немки что-то носили друг к другу, а весь батальон удачно маскировался в домах.
Вечером комбат предложил Грише выпить — видно перенервничал. Для него живая война была лучше любого отдыха. Он и его батальон в это время были одним организмом, а вот такие длительные передышки расхолаживали, превращали единое, сбитое целое в разбросанную кашу. У бойцов вылезали наружу их худшие качества.
Киселев вскрыл подвал и, взяв несколько бутылок вина, вернулся в комнату к Григорию. Всю ночь, они пили благородные вина, несколько раз думали: а не разбавить ли его «по-нашему» — спиртом, но комбат решил утром навести порядок в батальоне, и сильно напиваться не хотел. Он быстро успокоился поле того, как взял гитару в руки. До рассвета, пел романсы и неизвестные песни. Гриша пытался уговорить его спеть «Про камушки», но он ответил, что для такой песни нужно соответствующее состояние.
Утром, мрачный старшина построил батальон. Все ждали, что Киселев начнет орать, угрожать, а он — молча посмотрел в лица тех, с кем ему предстояло идти на город-крепость и ничего не сказав, ушел.
Этот поступок был психологически сильнее, чем любая ругань и угрозы. Поджигателям наваляли «за борзость» по-своему те, кто уважал этого человека и знал, на что он способен.
Через неделю в штабе обо всем узнали и о мнимых караулах и о пьяных и отпущенных из-под ареста поджигателях и о том, как батальон два дня поголовно был пьян. Киселева и замполита неделю, каждый день вызывали к комдиву. В результате прислали нового замполита старшего лейтенанта Суворова. Крепкого, сорока пяти лет мужчину, с квадратным подбородком и черными, все время злыми, глазами.
Единственными, кто оставался не причем, оказался взвод радисток. Титова, в первый же день гуляний попросила поставить двух часовых, чтобы пьяные кавалеры не ломились к ним. Часовые тоже набрались, но обязанности свои выполнили: матерились на всех желающих. Ротный Ваня знал, кого ставить — бывалых ветеранов. Они два дня разгоняли сопливую, влюбленную молодежь. А в это время девчонки гуляли: закрылись и, слушая патефон, пили исключительно белое вино.