Алехин отошел в сторону.
– Прощайте, мои дорогие, – раздалось уже из-за двери. Засов щелкнул. В комнате стало темно. Ксантиппа всхлипывала. Алехин услышал, как где-то далеко ухнула дверь.
– Кенчик, мы умрем, – прорыдала Ксантиппа.
– Наверное, – согласился Алехин.
Авиньон, лето Господне 1348 года, месяца декабря 3-й день
Долго ничего не писал сюда, чему были причины. Сегодня, наконец, прибыла в Авиньон моя Клара со своей матерью и маленьким Хуго. Встречать их отправил Томазо из Генуи, чтобы не было потом разговоров. Томазо препроводил Клару в новый дом, который стоит на моей улице отдельно. Это видят все. Под землей же наши дома соединяет потайной ход. Могу я теперь прямо из своего кабинета спуститься по лестнице в некую каморку, а оттуда добраться до опочивальни Клары. И как же хитро придумано. Внешне каморка эта выглядит как кладовая или келья для уединенных размышлений. Но одну из плит пола можно поднять при помощи механизма, спрятанного в стене. Когда открыл Кларе секрет наших домов, она прыгала от восторга.
Сколь радостно было снова прижать ее к себе. Даже не поехал в консисторию, сославшись на недомогание.
Малыш Хуго вовсю говорит, правда, свое. Могу только предполагать, чего он хочет или на что указывает. Клара ребенка понимает, я же решил записывать сюда слова его языка, чтобы в другой раз знать, о чем он бормочет.
«Око» – это окно,
«дяка» – дядя,
«тульчик» – стульчик,
«феб» – я с ужасом подумал, что поминает он поганого и нечестивого Аполлона, но Клара пояснила, что это всего лишь «хлеб».
«пукок», то есть «пушок» – тыкал он пальцем в мою накидку из горностая,
«ляпа касная» – это кардинальская шляпа, красная, ибо одного она цвета с кровью мучеников во Христе,
«цаца» – святое распятие, которое увидел у меня на груди. Сначала Хуго очень обрадовался и дергал за него. Когда же я собрался уходить, то разревелся так, будто лишили его самого важного. Отсюда следует, что и в несмышленом возрасте живет в нас упование на Господа.
Малыш успокоился, лишь когда я снял святое распятие и дал ему подержать. Видя его счастливым и смеющимся, решил, что не смогу теперь забрать свой крест обратно. Клара рассердилась, говоря, что распятие стоит очень дорого, сплошь покрыто эмалями и камнями и нельзя неразумному созданию не только дарить, но даже давать подержать такую красоту. Я же ответил, что единственное, что ценно на этом свете, – это счастье нашего Хуго. Подумав, добавил, что вижу в этом происшествии знак Божий, ибо сам Господь предопределил Хуго к святому служению. Внезапно с Кларой случилось что-то странное. Она разрыдалась так, что не сразу смог ее успокоить.