– Ксантипп, короче, ты о чем хотела спросить? – не выдержал Алехин.
– Подожди, я сейчас тебе расскажу, ты упадешь. Кенчик! – восхищенно тараторила Пылкая. – Именно ты это должен знать. Так вот, Лизетт сидит с этой, ну не важно. Заказали кофе, взяли по маковому тортику – ты же знаешь, там тортики – объедение, не такие, конечно, как у меня в булочной на Патриках… ты же там был? Вот у кого лучшие в Москве маковые тортики! И еще обязательно попробуй макароне. Нежнейшие… – У Алехина заболела голова.
– Извини, Ксантип, – он едва вклинился в паузу, которая понадобилась Пылкой, чтобы вдохнуть воздух в легкие. Кислород еще не достиг ее мозга, и Кен успел-таки продолжить:
– Ксантипп, я сейчас очень занят. У меня совещание.
– Ой, прости. Один вопрос. Мне срочно надо в Ниццу. Этот мой мужчина всей жизни, ну которого ты видел в Лондоне, на белом «Роллсе», я еще тогда каблук сломала на своих лабутанах. Мне их, кстати, испортили. Никогда не сдавай обувь в Кисловском. Там такая хамка работает. Так вот этот мужчина всей жизни, представляешь, гад… – У Ксантиппы была напряженная, запутанная и времена трагическая личная жизнь. Алехин грубо перебил ее:
– Я понял, я спрошу Лизу, если она, конечно, летит в Ниццу и не собирается взять с собой хор кубанских казаков, чтобы не скучать в дороге, – он с облегчением разъединился посреди потока пламенных благодарностей Ксантиппы.
«Так, розу сладкую вкусив, // В бутоне древо жизни угадаешь», – повторил Алехин, рисуя рядом с крестом и якорем еще и розу. Снова зазвонил телефон. Главный редактор выругался и сломал пополам пластмассовую ручку. В трубке был испуганный голос ассистентки, которая умела по малейшим вибрациям в голосе начальника угадывать его раздражение. Теперь она явственно слышала ярость.
– Перезвонить попозже? – робко предложила она.
– Нет, все в порядке.
– Вам звонят из комиссариата полиции Авиньона, комиссар… – она долго не решалась произнести фамилию, – Гандон.
Алехин вздрогнул и напрягся.
– Соединяй.
– Мосье Алехин? Это комиссар Комндом. У нас появилась новая информация.
– Очень хорошо, но не лучше ли вам позвонить мадемуазель Климовой.
– Это касается вас и документа, о котором вы упоминали. Мы сможем встретиться?
– Я в Москве, комиссар.
– Понимаю, но нам необходимо переговорить. Это срочно. Когда вы сможете вылететь?
– Комиссар, дайте мне ваш телефон, и я перезвоню вам попозже. Мне надо посоветоваться.
Алехин записал номер на листке, где до этого нарисовал крест, якорь и полрозы.
Полковник ФСБ Петр Евгеньевич был мужчиной среднего возраста, но весьма спортивным. Он только что проплыл пятьсот метров. Вышел из бассейна, взял с табурета белое пушистое полотенце, наскоро промокнул тело и сел на гимнастический мат. В положении полушпагата он находился минуту-другую, изучая высокие мачтовые сосны, стоявшие за стеклянными стенами бассейна. Вошел молодой парень в дурно сидевшем костюме. Он вежливо кашлянул, сутулясь и пряча лицо, прошмыгнул к небольшому журнальному столику, положил туда папку, подождал немного, исподтишка изучая мускулистую спину начальника, а потом решил удалиться. У самой двери его настиг вопрос: