В тот день, когда Конгресс принял закон о признании драка лекарственным средством, Джонни перестал производить его лично и взял себе на замену нескольких нищих носферату, которые стали неиссякаемыми источниками драка.
Цены на препарат снова взлетели, как и размеры сумм, выплачиваемых полиции и криминальным группировкам, но личные доходы Джонни возросли до невообразимых высот. Он понимал, что пузырь должен вскоре лопнуть, и был готов к переменам, к борьбе за то, чтобы дожить до следующей эры. Уже на носу восьмидесятые. И это будет совсем другое время. В цене будет уже не драк, не известность и не приглашения на светские рауты — но деньги. Эти чудесные цифры станут его щитом, его замком, защитными чарами, неуязвимостью и обаянием.
Он теперь уже почти не танцевал. Он уже разыграл эту карту. Но на сей раз его попросили. Стив принялся скандировать: «Джонни Поп, Джонни Поп» — и с этим призывом обратился к толпе. Валери Перрин и Стив Гуттенберг дружески подтолкнули его вперед. Настасья Кински и Джордж Бернc похлопали по спине. Питер Богданович и Дороти Страттен поцеловали в щеку. Он выскользнул из своей куртки «Versace», отдаленно похожей на плащ с капюшоном, отшвырнул ее прочь, расчистил себе место и принялся танцевать — не для того, чтобы вызвать у окружающих благоговение или восхищение, как бывало прежде, но для себя самого и, возможно, в последний раз. Никогда еще не было у него столь полного ощущения своего могущества. Он больше не слышал отцовского голоса, потому что сам был Отцом. Все духи этого города, этого девственного континента, были целиком в его власти.
На этом закончился Век Америки. И снова наступили Anni Draculae.[132]
Огромные, прекрасные глаза отвлекли его от толпы. Монахиня в полном облачении. Ярко-алые губки в форме сердца и белоснежные гладкие щеки. Наперсный крест из литого серебра, висевший у нее под белым воротничком, ударил ему в глаза с такой силой, что он пошатнулся. Разумеется, это была ненастоящая монахиня — точно так же, как «Village People» были ненастоящими чудовищами. Эта девушка была гостьей клуба, одетой в маскарадный костюм и пытающейся нащупать крайние пределы области дурного вкуса.
Она затронула сознание Джонни, и вдруг в нем вспыхнул свет.
Он вспомнил ее. Девушка по имени Смерть, та самая, которую он укусил и оставил на улице с шарфом, прижатым к кровоточащей ране. Он кое-что взял у нее, но теперь он отчетливо понял, что и она у него кое-что взяла. Она не стала вампиром, и все же он обратил ее, изменил, сделал воительницей, охотницей.