Баньку она истопила сама. Привела Павла в трапезную, обставленную скромно, но со вкусом, помогла раздеться, велела идти в парилку, куда вскоре пожаловала сама, но не голышом, а с накинутой на плечи простыней. Отпарила липовый веник, отхлестала Павла с ног до головы, отчего тело стало масляным. Температура в сауне приближалась к ста двадцати градусам, а после того, как Эльвира плеснула на каменку воды с эвкалиптом и выскочила за дверь, у Торопова возникло непреодолимое желание последовать за ней. Но все-таки он выдержал обжигающий пар, закрыв лицо руками. А когда внешний жар спал, вышел в прохладную, как ему казалось, моечную, где под струей душа спиной к нему стояла Эльвира.
– Убить меня хотела? – спросил он, чувствуя, как его знобит изнутри.
– Зачем мне тебя убивать? – не оборачиваясь, весело отозвалась женщина. – Ты мне еще пригодишься. Дом красить, забор ставить.
– Забор не потяну, – мотнул он головой. – Времени не хватит.
– А сколько тебе нужно времени?
– Если самому, то месяца три…
– Так и оставайся на три месяца. Я уеду, а ты оставайся. Тебе же все равно жить негде.
– Негде, – кивнул Павел. – Но не будем об этом.
– Становись под душ, – сказала Эльвира, освобождая для него место.
Архипова ушла, и Торопов вскоре, смыв с тела липовое масло, последовал за ней. В трапезной было темно. Она освещалась лишь тусклым вечерним светом, проникавшим в окошко. Женщина лежала под простыней на расправленном диване и ждала Павла.
– Как ты себя чувствуешь?
– Да так, – неопределенно пожал он плечами.
Не очень-то помогла ему банька, и тело продолжало сотрясаться, как в лихорадке, а еще голова разболелась, и к горлу подступила тошнота. Если ему и хотелось сейчас лезть в постель, то лишь для того, чтобы свернуться калачиком, лежать и ждать, когда спадет жар. Но Эльвира спокойствия ему не обещала.
– Ничего, скоро все будет в порядке, – с шаловливыми нотками в голосе сказала она. – Сейчас закончим лечение, и все будет хорошо…
Она поднялась с постели, взяла его за руку, жестом пригласила лечь на спину, сама забралась на него верхом, вялым бюстом прижавшись к его груди. Какое-то время она просто лежала на нем, согревая теплом своего тела, а когда он созрел для любви, начала действовать. И ее, казалось, ничуть не пугало, что она может заразиться…
Увы, но баня и прочие утехи хворь не изгнали. Ночь Павел провел в горячечном бреду, утром его донимали температура и боль в суставах, и только к вечеру ему стало немного легче. Зато теперь он точно знал, что с психикой у него все в порядке. Во-первых, огрести так плотно можно было только наяву. Били его так сильно, что будь он в иллюзорном мире, боль и встряска вытащили бы его оттуда. Во-вторых, ночью к нему подходила Эльвира, живая и настоящая, но ни разу не появилась покойная Маша. А ведь он как раз находился в том состоянии, когда казалось, будто явь плавится, как пластилин под знойным солнцем.