Климов с аппетитом ел бутерброды и прихлебывал горячий чай. На лбу у него выступили капельки пота, лицо порозовело.
– Тебя здесь ждут, как героя. Шнитман рассказал про твои подвиги, да и я запустил через своих людей кое-что… Будешь в авторитете! Хотя особо не расслабляйся – они умней, хитрей и изощренней обычных уголовников. У каждого третьего высшее образование, выписывают все журналы – литературные, философские, политические… Персоналу с ними очень трудно: знаешь, какие вопросы задают? Хрен ответишь!
– Я в угадайку играть не собираюсь. Сколько убийств за год?
Климов отвел глаза.
– Убийств не было… Несчастные случаи, самоубийства – да. Одного током шибануло, один из окна выпал, один повесился… Недавно баптисту руку циркуляркой отхватило… А что за этим стоит – кто знает!
Вольф вздохнул:
– Ясно… Что ж, давайте оговорим способы связи и кое-какие практические вопросы. Да пора идти работать.
Майор вытер вспотевший лоб небезупречным платком.
– Не спеши. Полежи в лазарете, отдохни, откормись…
– Не получится. Время подпирает… И потом – что мне вылеживать? Надо дело сделать и возвращаться.
– Ну смотри, – Климов кивнул. – Тебе видней.
* * *
– Здравствуй, Вольдемар! – дядя Иоганн мало изменился. Морщинистое лицо умной обезьянки, желчная улыбка, пронзительный взгляд застывших в напряженном прищуре глаз.
Он обнял старого знакомого, трижды прижался выбритой щекой, отстранившись, внимательно посмотрел – будто рентгеном просветил.
– Да, разделали тебя основательно. Впрочем, я и без этого тебя бы не узнал. Ни за что не узнал! Когда мы виделись, ты был мальчишкой – лет тринадцать-четырнадцать! Как отец?
– Давно не встречались.
– А мама? Она готовила замечательный форшмак, а какой айсбайн! Настоящая немецкая кухня…
– С мамой тоже давно не встречался.
– Да-да, понятно… Я всегда говорил Генриху, что остаться в стороне от политической борьбы своего народа не удается никому. Он мне не верил, а ведь так и получилось. Пусть не с ним самим, а с его сыном. Ты оказался со мной в одной упряжке.
– Насрать мне на политическую борьбу, – зло сказал Вольдемар.
– Пусть так. Но тяга настоящего немца к родине, к собственной автономии… Она привела тебя сюда.
– Да ну! Сюда меня привел кошелек! Что с того, что я немец? Я в глаза не видал никакой немецкой родины, я в Караганде родился! На хер мне эта автономия? Если бы я был негром, но дернул этот гребаный лопатник с этой гребаной пленкой, то так же получил бы срок и приехал в эту зону!
Иоганн занимал козырное место в «авторитетном углу» – у окна и вдали от двери. Он сидел на шконке, рядом стоял угрюмый и мосластый эстонский националист Эйно Вялло. Тщательно подогнанная по фигуре черная зэковская роба и ушитая кепка сидели на Эйно, как эсэсовская форма. И ему это нравилось.