Заснул он моментально, и лицо у него… такое спокойное… он улыбается во сне, и губы шепчут что-то… кажется… да-да, — «Мама»…
Я еще долго сидел и пил чай. В голове творилось что-то несуразное… я как будто нащупал что-то важное, но не мог понять, что — и снова его терял… Словно не хватало еще чего-то, маленького фрагмента… Как машина не желает заводится, чихая, вот кажется — чуть сильнее — и заведется!
Соорудил себе лежанку, и завернувшись в спальник, заснул
Кажется, засыпая, я отчего-то почувствовал себя счастливым.
Дашка сидела на траве и играла со щенком — маленьким, неуклюжим и забавным. Отн нападал на нее, пытался схватить за руки — а она подхватывала его и переворачивала на спину… Он барахтался, вскакивал, отбегал, смешно тряся лопухами ушей — и вновь весело бросался в атаку…
— …Привет…
— Привет. Видишь — у меня тоже. Я же всегда мечтала о собаке, помнишь?
— Помню… но ты же знаешь — ну не получалось, надо было подождать…
— Подождали?
— Ну, не начинай, как будто я это все устроил!
— Не ты?
— Нет конечно, чего ты несешь-то!
— Аааа… и вправду… А кстати — а чего ТЫ устроил?
— Ну… в плане?
— В плане — чего ты устроил. Сделал ты чего.
— Ну… я… это…. Дом вот, машина, все дела. Я типа теперь как, понимаешь, властелин местный какой, эдакий вольный барон!
— Ага…. Понимаю…. И это все?
— Ну а что еще надо-то? Нормально все…
— Ну-ну. А что тогда не спишь ночами, а? Ну да — ладно, ладно, твое дело. А кстати, барон ты мой — а много ли у тебя подданных?
— Ну… так… Один пока…. Мальчик… Ну еще вон живность моя — рыбки, кошки, собака…
— Кошки… — Дашка вдруг сразу оказывается рядом, и легко заваливает меня на спину, оказавшись сверху, приближает лицо ко мне… в глазах ее скачут лукавые чертенята, на губах улыбка — Кошки, говоришь?
Улыбка вдруг сходит с ее лица, она словно оглядывается и говорит:
— Мяу! — Ее рука у меня на груди вдруг впивается ногтями в меня — ой, как больно-то! — Мяу!!!
МЯЯЯУУУУ!!!!
Я просыпаюсь от кошачьего ора и боли. Что за чорт?
Котейко сидит у меня на груди, орет и урчит как тепловоз дизелем, и натурально дерет мне грудь когтями. Шерсть вздыблена, глаза дикие… чего он?
Бля, чего… наверное, хищник на двор пожаловал! Обрез под рукой, свет…
С дивана ко мне тянется Олежка. Он протянул ручки и смотрит на меня. Только глаза не серо-голубые. Они черные. Мертвые. Он тянется ко мне, потому что хочет меня сожрать. Если бы не подоткнутое одеяло и общая его слабость — то котейко наверное не успел бы меня добудиться — больно уж крепко я дрых. Прижав-потрепав для бодрости трясущегося котенка, встаю, и набросив одеяло, пеленаю под ним мертвого Олежека. Голова пустая, руки работают сами. Иду на двор, неся нетяжелый шевелящийся сверток. Коты в доме орут и шипят, Мухтар, подбежавший к двери, пятится и настороженно рычит. Отнес сверток за скелеты машин, положил на землю, сам сел рядом, держа обрез как тончайший бокал, налитый до краев. Надо что-то сказать? Или уже все равно? Нет, неважно, что все равно, надо…