На железной дороге работает много людей, они живут ее интересами и говорят: «У нас на дороге», – как мы говорим: «У нас на заводе, в колхозе…» Словом – у нас дома.
Кто только не дежурил этой ночью в полосе отчуждения, считая длинные тревожные часы! Жители путевых будок и домов ремонтных бригад поделили между собою всю линию. Это легко, на каждые сто метров путей имеется свой столбик с цифрой. Сторожили рабочие, их жены, матери, отцы. И, конечно, дети. Как мечтали поймать диверсанта мальчики и девочки! Это может понять только тот из нас, взрослых, кто не забыл свое детство. А кто забыл – тот не поймет, сколько ему ни толкуй. Скучный он человек, бедняга!..
Уж во всяком случае велосипед, футбольный мяч, всякие там клюшки, куклы, любимые книги – все, что делает жизнь прекрасной, без звука отдал бы каждый за миг величайшей удачи. Поймать диверсанта!
Нет, задержись Клебановский, не пройти бы ему.
И не виноваты путейцы, что диверсант ускользнул от них. Безродный бродяга знал цену времени и преодолел перегон от водохранилища к станции до начала тревоги. На той самой станции, где поезд семьдесят восьмой простоял вместо трех минут – девятнадцать, Клебановский погрузился в вагон.
Буфетное пиво действительно оказалось первоклассным, а водка вообще всегда и везде одинакова. Клебановский не выдержал характера. Чувствовал он – не стоит много пить, чувствовал, как накатывает пьяная тоска, а воздержаться от лишней стопки не сумел. И оправдания-то не было – он был уверен в себе, не трусил. Или думал, что не трусит…
Поезд опаздывал, и бандит уже начал клевать носом скатерть буфетного столика. Когда семьдесят восьмой прибыл, сил у Клебановского хватило ровно настолько, чтобы, вручив билет проводнице, повалиться на гостеприимный вагонный тюфяк, застеленный чистым бельем, и блаженно заснуть.
Вагоны до поздней ночи гудели голосами возбужденных пассажиров, были хождения, споры, выкрики, целые речи. И из всего многолюдного населения поезда, пожалуй, один Клебановский не слышал ни слова из того, что относилось теснейшим образом к нему и к диверсии.
Едва поезд отошел от станции, новые друзья Алонова собрались в купе, где молодой человек спал под надзором медицинской сестры.
Сестра с неохотой собралась было опять будить своего пациента, но майор ее успокоил:
– Пусть себе спит. Да и вы идите отдыхать. Мы уж тут за ним сами присмотрим.
Медицинская сестра объяснила, что в дорожных условиях она не пыталась снять присохшую к ране грязную рубашку и обмыть лицо раненого: в неподходящей для перевязки обстановке легко внести инфекцию.