– Простите, не совсем… Вы говорите, например, что энергия исчезает, – придрался я к первому, что пришло в голову. – Послушайте, но ведь даже пятикласснику известно, что энергия не может исчезать. Она лишь переходит из одной формы в другую. Ведь так?
– Нет, не так. Она исчезает, и бесследно. Понимаете?
– Нет, не понимаю. – Я засмеялся.
– Вообще-то это, конечно, трудно понять, – сказал Фогельман и засмеялся вслед за мной.
– А как вам удалось зарегистрировать энергию нервной клетки? Что это за энергия? – спрашивал я, стараясь придать своему голосу серьезный тон.
– Видите ли, я боюсь, что мне не удастся вам объяснить… Вы, кстати, кто по профессии?
– Биофизик, – зачем-то солгал я, ибо на самом деле был историком.
– Ну вот видите!.. При теперешнем образовании и нынешнем состоянии так называемых точных наук это бесполезно! – грустно добавил Фогельман, развел руками и сунул свой прибор в карман пальто.
– Я сам-то далеко не все здесь понимаю, – сказал он как бы мне в утешение.
– Хотите, я буду с вами откровенен до конца, – продолжал Фогельман после минутного молчания. – Дело в том, что меня, собственно говоря, никогда не интересовало, что собой представляет энергия нервной клетки и тем более что с ней происходит, когда клетка погибает. Это, на мой взгляд, чисто теоретический вопрос. А я не люблю теорию. Я сконструировал свой аппарат, преследуя сугубо практическую цель, а именно: определить, насколько то или иное событие нервного, так сказать, характера укорачивает человеческую жизнь. Видите ли, мне неоднократно доводилось встречать в вульгарной печати ссылку на то, что порой одно грубое слово, один бестактный поступок способны сократить жизнь другого человека, ускорить его смерть. Но насколько?.. Теперь я знаю, во что может обойтись грубое слово, разбитый десяток яиц, получение новой квартиры, защита докторской диссертации да просто пятно на брюках… А что вы удивляетесь? Здесь все очень индивидуально, так что об общем для всех прейскуранте не может быть и речи.
Подошла моя очередь, и продавщица отпустила мне шестьсот граммов бефстроганова. Оказалось, что Фогельману ничего не надо было покупать в кулинарии, и мы вместе вышли на улицу.
– Интересно, что с ней стряслось? – спросил меня Фогельман, когда мы зашли в прачечную. – Я имею в виду продавщицу, которая продала вам мясо. Она только что потеряла двадцать пять жизнедней.
– Правда?! – удивился я. – У нее было такое приветливое лицо.
– Это ничего не значит. Человек давно научился контролировать свою мимику. Судить по ней о подлинном эмоциональном состоянии субъекта так же нелепо, как определять частоту сокращения сердечной мышцы по частоте моргания ресниц.