И однажды вечером такой момент вдруг настал, придя так необычно, неожиданно и странно, что он не сразу-то и понял - это именно то, чего он так долго ждал, чего желал так страстно. Хотя происходящее и было вовсе не таким, как это ему виделось в детских мечтах и сновидениях, совсем-совсем не таким...
А потом вдруг всё кончилось, так же внезапно и необъяснимо, как и началось. Кончилось, и вот он опять, как в детстве, бродит по городу, будто прячась от людей, прячась от самого себя. Даже не пытаясь усмирить свои мысли, не стараясь разобраться в прошлом или настоящем, не признаваясь даже самому себе, что живет лишь воспоминаниями и трепетной надеждой, ставшей теперь, по прошествии этих месяцев, скорее навязчивой идеей, что всё опять вернется, и он заново обретёт то, что так неожиданно потерял. Потерял, может быть уже навсегда.
Внешне он очень изменился за эти годы прошедшие после школы. Трудно теперь было узнать в высоком широкоплечем мужчине, с твердой уверенной походкой и почти военной выправкой, того нескладного, неуклюжего толстого мальчика, которому постоянно казалось, что он всем на свете мешает, и которого любой мог безнаказанно обозвать или даже ударить. Сейчас вряд ли подобное пришло бы кому-либо в голову, достаточно было хотя бы раз заглянуть в эти серо-голубые глаза и желание заговорить с их обладателем надолго испарялось.
Даже хозяйка квартиры тётя Таня, квартиры, что находится в старом немецком доме на несколько семей в Октябрьском переулке у Военкомата, где он сейчас снимал комнату. Женщина надо сказать, любящая поскандалить и покричать на своих жильцов по поводу и без оного, и то, в его присутствии, всегда говорила вполголоса и старалась не особенно-то заглядывать в глаза своему молчаливому квартиранту.
Вообще он стал притчей во языцех среди жителей и пенсионеров этого сохранившего еще почти довоенный вид двора, их главной темой для разговора, объектом неусыпного наблюдения и ежедневного анализа странности производимых им действий, по их мнению - чрезвычайной. Уклад здешней, такой размеренной и неспешной, можно даже в шутку сказать - Европейско-Прибалтийской жизни был бесповоротно нарушен с его появлением.
Скорее всего, так оно и было на самом деле.
Вставая рано утром, их новый сосед шёл бродить по городу, по набережной, по улицам и по пляжу возвращаясь обычно далеко за полночь. Неторопливым, размеренным шагом, словно немецкий барон, обходящий свои владения и каждый раз, почти не отклоняясь от ежедневного маршрута, который впрочем, охватывал практически весь город и его окрестности.