– В порядке поощрения, – официально произносил "генерал Скобелев", отряхивая свои диагоналевые колени...
От мыслей о военруке Митьку отвлек голос директора:
– Речь идет не о наказании. Вернее, не только о наказании. Я хочу, чтобы вы поняли, очень хочу...
Директор Андрей Алексеевич был добрый человек. Сразу было видно, что он добрый: невысокий, полный, с очень круглым, улыбчивым лицом. Как мистер Пикквик. Иногда он сердился и пытался быть строгим, но получалось это у него плохо. Учителя знали, что пугать директором бесполезно даже первоклассников. И пугали завучем, Сергеем Осиповичем. Но завуча сегодня, к счастью, не было.
– Вы обидели, – продолжал директор, – Адель Францевну. Очень обидели. Она работает в нашей школе восемнадцать лет, а вы... Да, она строга. Но когда вы станете старше, вы поймете, что строгость – это тоже доброта... Кроме того, вы обидели тех, кто сражается в Испании. Да, не спорьте. Вы ради озорства написали лозунг бойцов, которые сражаются с фашистами. Что скажут испанские ребята, когда узнают об этом случае?
– Они не узнают, – успокоил Павлик Шагренев.
– Почему ты уверен? Шесть испанских мальчиков приедут на днях в наш город. Они будут жить у нас, пока там война. А учиться будут в нашей школе, потому что...
Добрый Андрей Алексеевич никак не ожидал того, что случилось. Ведь он просто хотел доказать Шагреневу его неправоту. И оглушительно взорвавшееся «ура» буквально отбросило директора от стола к доске.
– Что такое? – сопротивлялся он. – Я не... В самом деле... При чем здесь "ура"?! Я не понимаю... Когда в гороно узнают про этот случай, их отправят в другую школу.
– А вы не говорите! – вопил Цыпа, вытягивая из свитера птичью шею. – Мы больше не будем!
– Мы перед Адель Францевной сто раз извинимся!
– Это у нас случайно!
– Потому что она за баронессу заступалась! А не потому, что "неуды"!
– Мы извинимся!
– Они извинятся, Андрей Алексеевич! Мы им еще сами напинаем!
– Я тебе напинаю!
– А ты молчи!..
Директор махал руками, словно отбиваясь от пчел. Наконец Вера Георгиевна вытянула указкой по столу так, что из щелей взвилась пыль. Стало тихо.
– Я не понимаю... – начал Андрей Алексеевич. – То есть я все понимаю, но почему такой шум? И при чем здесь какая-то баронесса?
Эмка Каранкевич ехидно оглянулась на Митьку.
– Это они, Андрей Алексеевич, из-за пьесы спорили. Вершинин воображает, что он на Карла Бруннера похож. А Адель Францевна правильно говорит, что...
– Я воображаю?! – взвился Митька. – Ты лучше помалкивай? Сейчас не пионерский сбор, а классное собрание. Верно ведь, Андрей Алексеевич?