Прощание в Дюнкерке (Захарова, Сиренко) - страница 2

Литовцев улыбнулся.

— Нинуля, — сказал он, когда она, подзабыв слова, примолкла, — как ты посмотришь, если сегодня к ужину опять приедет Вадим Метелкин? Уважаемый молодой человек, очень хорошей семьи, прекрасный инженер…

Нина засмеялась:

— У вас с мамой даже интонации общие, когда вы перечисляете достоинства молодых людей, которых хотели бы видеть своими родственниками. Только отчего вы не расхваливаете их Валентине?

— Наверное, потому, что интерес этих молодых людей вызываешь ты, а не Валентина.

— Но у меня эти прекрасные, хороших семей инженеры, молодые ученые, литераторы и художники интереса не вызывают. Давай, Андрей, прекратим каскад сватовства. Как единственный мужчина в доме, я думаю, ты можешь повлиять на усердие мамы и Юлии.

— Открою секрет: мама хочет, чтобы вы, девочки, остались в России.

— Это не секрет… — грустно сказала Нина. — И я вовсе не хочу оставаться в России. С удовольствием и радостью проживу зиму, если позволят власти, и вернусь к папе. Я очень соскучилась по папе, — Нина глубоко вздохнула.

Литовцев вспомнил родителей.

— Не знаю, как убедить своих, что здесь даже копаться в земле — в радость, ибо это наша земля… А они там ковыряются, выращивая спаржу для французов, а эту спаржу сами даже не едят. Не по карману она им.

— Твои родители выращивают спаржу? — переспросила Нина невольно.

— Да, спаржу и прочие деликатесные овощи на продажу, — с неохотой ответил Литовцев, — а доход в треть моего здешнего жалованья… Так звать Метелкина?

— Не стоит, — твердо ответила Нина.

Конечно, она проживет еще зиму, если понадобится, еще весну, лишь бы все-таки вернуться в Лондон и снова увидеть Роберта.

Неделю назад она с матерью была в Москве, они шли по Рождественскому бульвару, и вдруг в толпе — знакомой осанки высокая, чуть сутуловатая фигура, светловолосая с проседью голова. Перехватило дыхание, в глазах поплыло. А потом этот человек подошел ближе, и сразу стало легче — совсем не похож на Роберта. Но разве может кто-то быть похож на Роберта? Только сам Роберт! Отец и думать запретил — без слов, одним взглядом. Мама добрее, но против воли отца не пойдет. Ну и что, что он немец? Сколько русских девушек по любви выходят замуж и за англичан, и за французов, коли родители привезли их в Европу, где русских мало, так мало… Юле на редкость повезло.

С того дня как увидела человека на Рождественском, так уже никак не могла в мыслях и на минуту оторваться от Роберта. Садилась за стол в доме Литовцевых, здесь, в Быково, смотрела сквозь стекла веранды в сад — казалось, сейчас распахнется калитка — и по песчаной дорожке пойдет к крыльцу он. Видела его по свою левую руку за этим столом — не как гостя, как равного, своего, как члена своей семьи. Ночью, лежа на узкой железной кровати в мансарде, где она спала вместе с Валентиной, невольно прислушивалась, не поднимается ли он к ней по винтовой лесенке. И как на грех, как на беду, растравляя сердце, по вечерам Валентина упорно крутила невесть откуда взявшуюся старую пластинку Шаляпина, где он со слезами в голосе пел: «О, если б навеки так было, о, если б навеки так бы-ы-ыло»… — такое изнуряющее длинное «о»! «Спрячу, не хочу мучиться, спрячу пластинку, скажу, потерялась, разбилась, спрячу!» — в сердцах думала Нина.