Фэйд оперлась подбородком о его плечо и потянулась за булочкой. Он досадливо дернулся:
— Не воображай, будто мы теперь парочка.
— Конечно-конечно, она, ухмыляясь, потянулась еще дальше, за щедро отрезанным ломтем сыра, по пути стиснув его бедро. Таэсса вздрогнул и отодвинулся.
— Сейчас ты поешь и уйдешь, чтобы тебя никто не видел, ясно?
— М-м-м, я уже не «леди Филавандрис»? Какая честь, пробормотала она, откусывая попеременно от булочки и от сыра.
Таэсса ощутил, что его щеки опять заливает румянец то ли стыда, то ли досады:
— Леди Филавандрис, я принес еду только для того, чтобы вы не шатались по дому, пытаясь стянуть что-нибудь с кухни, как это принято у варваров! Долг хозяина я исполнил, теперь ваша очередь исполнить долг гостя!
— Это, ум-м-м, зависит, беспечно заявила она, жуя. Ага, вот и кофе.
— От чего зависит? Он отодвинул кофейник подальше и повернулся к ней лицом. Запахивая на себе халат и даже натягивая его на колени, чтобы она не надеялась на продолжение. Вы твердо намерены устроить скандал или все-таки уйдете добровольно?
— Одно условие. Она перелезла через его колени и встала у кровати, наливая кофе в чашку. Назначь следующую встречу, и я сохраню все в тайне. И тихонько уйду. Разумеется, когда допью. И оденусь.
— Что вам еще от меня надо? спросил Таэсса довольно зло. Вы уже поимели меня прошлой ночью всеми возможными способами. Запишите на свой счет победу над Эссой Эльей и убирайтесь к бесам и демонам!
Фэйд аккуратно поставила чашку обратно на поднос.
— Это, мой серебряный, еще не победа. Когда ты наденешь мой браслет вот это будет победа. Мне причитается еще одно свидание. А я уж позабочусь, чтобы оно не стало последним. И не забудь сказать мне имя того, кто тебя трахнул и убрался наутро к бесам и демонам. Я ему всю рожу разобью.
Он вскочил, гневно прожигая ее глазами. Конечно, это было бы удобнее делать, будь он повыше дюймов на пять.
— Вы еще смеете ставить условия, как разбойник с большой дороги? Да после всего, что было, вам прямая дорога в тюрьму!
— В тюрьму? А мне казалось, в твою постель.
Она откровенно им любовалась, и он судорожно запахнул халатик, полы которого от резкого движения разъехались до самого пупка. Легкая шелковая тряпка была призвана не скрывать, а открывать тело владельца. Надо же, он одет, хотя и чисто номинально, а она раздета. Что совершенно не мешает ощущать себя беспомощным. Однако острый язык ему никогда не изменял, находя нужные слова и тон будто бы сам собой, без участия хозяина:
— Не переоценивайте потребности плоти, леди Филавандрис. И свои постельные способности тоже.