— Какой еще «контакт»?
— Телепатический, — терпеливо объяснил я.
— А что это такое?
— Ну, Он тебя понимает?
— Нам достаточно того, что я Его понимаю. Он приказывает, я делаю. А больше нам ничего не положено.
— Но ты можешь рассказать ему все, что я тебе говорил? — продолжал допытываться я.
— Стану я ему забивать голову всякими Кошачьими бреднями!
Вот тут я унизился до того, что не вмазал ему по рылу за такую в высшей степени оскорбительную фразу, а покорно попросил еще раз:
— Может быть, Ему это не покажется такими уж бреднями. Попробуй, Рэксик, а?..
— Какой я тебе еще «Рэксик»?! Ты как разговариваешь с полицией?! вдруг зарычал этот болван и рванулся ко мне.
Я сходу врезал ему пару раз по харе когтями и мгновенно очутился на крыше кабины.
— Эй, Кыся! Ты чего собачку обижаешь? — крикнул мне Водила.
Впервые в жизни мне дико захотелось выругаться страшным Человеческим матом! И чем грязнее — тем лучше… Мне захотелось выплеснуть на голову этой тупой полицейской Псине поток всех возможных и невозможных Людских матерных слов в самых чудовищных и тошнотворных комбинациях, которые я когда-либо слышал у нас в России!
Но матюги так и застряли у меня в глотке, потому что полицейские сказали всем «Гуте райзе!» — что-то вроде «Счастливого пути…», втащили своего озверевшего болвана Рэкса в машину и уехали. А мы с Водилой остались нос к носу с Лысым и Аликом.
Вот когда я понял, что нам с Водилой надеяться не на кого! Если мы не спасем себя сами, нас никто не спасет. Тем более, что в руке у Алика снова появился его большой пистолет.
Неожиданно в моей голове вдруг возник негромкий голос Водилы: «Не психуй, Кыся. Не дергайся. Как-нибудь выгребемся. Ты там сверху приглядывай за Аликом. Вдруг он стрелять захочет…»
Вслух же Водила сказал:
— Ну что, будем перегружать вашу пачку?
— Вот это молодец! — восхитился Алик. — А я уж думал, что тебя придется снова уговаривать.
И Алик выразительно помахал пистолетом.
— Пять штук на дороге не валяются. А если потом еще с каждого рейса так же… Как говорит мой Кыся — чего мне хвост задирать и зубы скалить? — ухмыльнулся Водила.
— Ах, у тебя еще и Кот говорящий?! Ну, ты грандиозный мужик!
Алик был удивительно артистичен! Он все время во что-то играл. В «милую мальчишескую беспечность» и «хорошее настроение» с дорожной полицией, в «восхищение» моим Водилой, в «простоту» и «рубаху-парня», в «располагающую открытость». Играл широко, легко, без пережима, целиком отдаваясь только что сочиненному образу.
Однако, с Лысым он был строг и неумолим. Но это тоже была своего рода игра — этакий маленький спектакль в расчете на трусливого и неумного зрителя.