— Кстати! — тут же откликнулся на мое вранье Фридрих. — Где бы ты хотел спать?
Я моментально насторожился:
— А где обычно спишь ты?
— В своей спальне, на втором этаже. Рядом с ванной. Ты там еще не был?
— Нет.
— Пойдем, покажу.
— Не нужно. Потом. Просто скажи Басе, чтобы она постелила мне там же, — сказал я и подумал: «На всякий случай…»
— У меня в спальне? — удивился Фридрих.
Он даже обрадовался этому, а я подумал — вот ведь странная штука наша жизнь: сколько бы ни было вокруг тебя живых существ — Собак, Кошек, Котов, но если нет настоящей привязанности, я не говорю уже о любви, ты ОДИНОК!..
Я подраскинул умишком и сообразил, что если я соглашусь спать в его комнате, и если, не дай Бог, что-то начнет происходить, я могу не успеть… Что «происходить» и чего «не успеть», я себе пока не представлял.
— Нет, — сказал. — Спать я буду по другую сторону двери.
Не желая объяснять истинных причин моего отказа спать с ним в его спальне, я прибавил, не солгав ни слова:
— Мы так всегда в Петербурге жили. Плоткин в одной комнате, а я в другой — у его дверей.
Фридрих рассмеялся. Я даже и не думал, что в таком возрасте можно хохотать так самозабвенно!
— Потрясающая идея пришла мне в голову! — еле выговорил Фридрих. Как только в моей постели окажется кто-то из дам, и я, как обычно, к сожалению, буду вынужден признать себя несостоятельным, я же всегда смогу призвать тебя на помощь! А, Кыся? По-моему, замечательная идея!
Я вежливо похихикал в ответ, а сам подумал: «Господи! Как говорится, «Сохрани и помилуй!..» Как было бы прекрасно, если бы моя помощь понадобилась только в этом случае!..»
Для того, чтобы скрыть свое смятение, я сделал вид, что разглядываю висящую на стене небольшую картинку, кстати, действительно оказавшуюся мне знакомой.
— Нравится? — продолжая улыбаться, спросил меня Фридрих.
— Очень! — искренне сказал я. — Это Матисс…
Фридрих фон Тифенбах покачнулся и чуть не рухнул на пол!
Он ухватился за спинку высокого кожаного кресла, стоявшего у письменного стола, и неловко упал в него, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники кресла.
— Что ты сказал?!! — прошептал он, и я испугался, что его сейчас хватит кондрашка.
Вот таких резких перепадов настроения у пожилых — что Котов, что Людей — я очень боюсь. Это просто невероятно опасно.
— Я сказал, что это картина Матисса. Был такой французский художник… — попытался я его успокоить.
— Я-то это знаю!.. — негромко, и почему-то очень тонким голосом прокричал фон Тифенбах. — А вот откуда это знаешь ТЫ?!.
Наверное, с того момента, как я что-то понял про Франца Мозера, я тоже находился на таком нервном вздрюче, что как только посмотрел на эту картинку, так в башке у меня открылась какая-то створка, и в памяти неожиданно всплыла и картинка, и имя художника. У Шуры Плоткина было ужасно много очень красивых цветных альбомов, и мы с ним иногда рассматривали в них любимые Шурой картинки.