Поэтому я попытался слегка и очень осторожно потянуть за эту ниточку. Я снова заглянул Водиле в глаза, тронул его лапой и мысленно спросил:
«Как ты думаешь, Водила, нам еще долго плыть по морю?»
И ниточка не оборвалась! Водила погладил меня по голове и рассмеялся:
— Все, Кыся! Сегодня все блядки по боку. Вечерком сходим в бар — я пивка шлепну, ты попрощаешься с Рудольфом, а завтра в шесть тридцать утра швартуемся в Киле. Так что, Кыся, приготовься к дальней дороге. Ночевать будем только в Нюренберге. Нам, груженым, это весь день топать. Зато послезавтра проснемся, позавтракаем и по холодку в Мюнхен. Это всего полтораста верст. Два часа и мы тама! Весь день впереди…
Он ни словом не вспомнил ни про таможню, ни про спецсобачек. Так был уверен в себе.
Завтра, если нам удастся доехать до этого Нюренберга, я ему по дороге кое-что втолкую. Отвлекающих факторов в виде черненьких и беленьких поблядушек не будет, Водила сосредоточится только на своем грузовике и на мне, и я думаю, что успею предупредить его о том, ЧТО он везет кроме фанеры…
* * *
Последний день в этом огромном плавучем автостойбище я провел достаточно тоскливо.
Водила принес мне после своего обеда опять какое-то гигантское количество жратвы и абсолютно свежие сливки. Жрать совершенно не хотелось. Я все никак не мог отойти от утреннего эксперимента. Чтобы не показаться неблагодарным, я все-таки чего-то там пожевал, а в основном прихлебывал сливки. Все думал — как бы мне, не очень сильно нагружая мозг Водилы, осторожно спросить, есть ли у него в Петербурге семья, дети… Ну, что-нибудь примитивное. Не потому, что мне это было так уж интересно, а просто хотелось проверить — не развязался ли тот самый телепатический узелок, который связывал нас уже несколько часов.
Я еще только придумывал упрощенную форму вопроса, как Водила почесал мне за ухом и сам сказал:
— Ничего, Кыся, придем обратно в Питер, тебе не придется в машине кушать. Квартира большая, места много. Жена у меня баба добрая, хорошая. Малость на Боге тронулась, так оно и понятно. Как Настю родила, так все хворает и хворает, и никто ничего сделать не может… Чего-то у нее там с головой. Куда только мы не совались, кому только не башляли — и валюткой, и деревянными. И презентики всякие возил. Ни хрена! Поневоле в Бога уйдешь. Зато Настя, — не смотри, что ей всего одиннадцать лет, такая башковитая девка! Умрешь… На музыку ходит, по-английски чешет обалденно! Я ее счас в частную школу определил… Конечно, отслюнил кому положено, а то — хрен прорвешься. Сам посуди, все учителя не ниже доктора наук! Русский язык этим малявкам профессор с университета преподает, арифметику — член-корреспондент Академии наук… Каждый жить хочет. А то им там в этом университете или Академии плотют — одни слезы. Я тебе, Кыся, между нами, скажу… Я этого даже жене не говорю. Я в эту школу каждый месяц столько баксов отстегиваю, что сказать страшно! Но девка того стоит. Вот познакомишься — поймешь меня…