Молодой муж сидел, откинувшись на спинку кресла, и его реакция была для меня совершенно неожиданной: упершись в щеку кулаком, он смотрел на свою жену в полном недоумении, как смотрит отец на ребенка, который вдруг сделал что-то замечательное, хотя прежде за ним не замечалось ни честолюбия, ни особых талантов. Однако специалист по какао, имевший богатый опыт в обращении с чернокожими, среагировал мгновенно: он вскочил и громко, властно приказал, почти крикнул:
— Э-эй, так не пойдет! Пусть испробует свои фокусы на мужчине, а не на даме! Нет, нет, пусть выберет мужчину!
Все вздрогнули, как от выстрела. И в тот же миг — Жорж не успел даже начать переводить — фокусник понял, не понимая слов, и быстро провел ладонями по лицу почти раболепным, унизительным движением. Молодая женщина опустила руки. Он не коснулся ее, но чары были разрушены. Она засмеялась, слегка ошеломленная и растерянная, и, когда муж бросился к ней, словно для того, чтобы поддержать, я услышала, как она сказала ему, очень довольная:
— Это было чудесно! Ты должен попробовать! Как во сне... честное слово!
Она не видела того, что видели мы, не видела этой позы, и была единственной, кто не испытывал ни малейшего смущения.
■
На следующее утро представление не состоялось. Вероятно, зрителей собралось слишком мало. Когда мой муж за вторым завтраком осторожно осведомился у Жоржа о фокуснике, тот равнодушно ответил:
— Он сошел с парохода.
Мы нигде за это время не останавливались, но, разумеется, пироги поддерживали постоянную связь между нашим караваном и берегами.
На нашем судне начались сборы. Хотя до Стенливиля оставалось еще два дня пути, многие бельгийцы направлялись на большую агротехническую станцию и должны были сойти раньше. Перед их каютами уже громоздились жестяные коробки с аккуратными надписями. «Новобрачные» часами пропадали на барже, наводя глянец на свой автомобиль. Они возились там с тряпками и ведром, каждую вторую минуту спуская ведро на веревке в Конго, и выплескивали коричневую воду на раскаленный металл, к которому нельзя было прикоснуться. Бывалый человек сменил шину на своем джипе и объявил, что может взять с собой двух пассажиров, если кто-нибудь едет на север от Стенливиля, в сторону Судана. Только мы с мужем да еще священник не занимались сборами. Мы с мужем ехали налегке, как люди, привыкшие летать на самолетах, и главное место в нашем багаже занимала папка с докладом, который нам предстояло сделать на конгрессе по тропическим болезням, а священник не спешил на берег потому, что ему, как он объяснил, все равно предстояло ждать оказии не одну неделю, — прислать за ним машину в такую даль миссия не может. Он уже перечитал все, что мог, и теперь, в наше последнее утро на борту, позволил себе закурить сигару сразу же после завтрака. Мы втроем стояли, опершись на перила, и смотрели, как пассажиры третьего класса выбираются на берег, борясь на сходнях со встречным течением всяких торговцев и просто посетителей. С обычной для этих краев простотой нравов, караван причалил где пришлось, у растянувшейся на добрую милю деревни с хижинами, крытыми банановыми листьями и с банановыми плантациями вокруг. Наше белое судно и баржи стояли под углом к берегу, и с ним нас связывали только узкие мостки, по которым лился густой людской поток, — пассажиры сходили на берег со своими детьми, козами и велосипедами, и среди них я вдруг увидела фокусника.