— По чести это, по — божески, — довольно согласились в заднем ряду. Потом со своих мест поднялось ещё несколько старейшин, но они не сказали ничего нового. И когда, казалось, всё было решено, заговорил пожилой орк, сидевший у самой двери.
— Слушал я вас, уважаемые, долго слушал. Сам себя уговаривал не встревать, не вмешиваться, но душа не выдержала. Зачем с Рутенией ссориться? Многое меж нами в веках было, много обид мы друг другу чинили. Может, пришла пора в мире жить? Сообща зерно выращивать да города строить?
— Что, Рахимбек, на старости лет в презренные пахари решил податься? — чернобородый орк, сидевший в переднем почётном ряду, недобро прищурился.
— Пахари не пахари, а дом построить сумею. Хватит литься крови на земле нашей! Сколь её камни в горах обагрило — не считано. Скоро реки кровавыми слезами плакать станут. Водой кровавой умоемся.
— Ты вот что, почтенный, народ не баламуть! — сурово одёрнул его сидевший во главе стола эмиред. — Наши предки так жили, и мы так жить будем. Ибо вездесущим Налаахмедом нам это завещано, и да святится имя его!
— Не поминай имени пращура, Рахмед! Нет того в его писаниях, чтобы мы кровь людскую лили. Да и пахари в его словах высокородными господами земли именуются, а воины лишь их труд оберегать призваны.
Эмиред нахмурился, но виду, что сердится, не подал.
— Мы и оберегаем, а сосед северный войной нам грозит, полки собирает. Разве не слышишь, как уже плачут вдовы да дети наши?
— Слышу я, всё слышу. Но разве нельзя войну ту остановить? Разве многого россы требуют? — старик обвёл руками сидящих. — Только и всего, что деревни не жечь росские, караваны и путников проезжих не грабить.
— А как же мы тогда жить будем? — удивлённо спросил кто-то из сидящих, но под грозным взором эмиреда заткнулся и потупил взор.
— Только — то и всего, говоришь? — голос эмиреда обрёл твёрдость стали. — Деревни да караваны не трогать? А кто из караванщиков разрешения ходить по землям нашим испрашивал? Кто деревни строить позволял на землях наших, богом и пращурами нам данных? — эмиред думал, что тоном своего голоса отобьёт у упрямого старика всяческую охоту спорить, но не тут-то было, старик действительно был упрям.
— А то когда же земли за рекой Тернивой нашими — то стали? Сколь помнится мне, отродясь они Рутенскими были. И во времена пращура Налаахмеда и до оного. А что до караванов, то разве не к тебе уже вдругорядь росские послы прибывали с предложением? Поведай, почтенный, собравшимся, уж не для того ли, чтобы тропы караванные за откуп великий проезжими сделать? Приезжали к тебе многими подводами, а уезжали малыми кибитками. Может и откуп даден был? К твоему отцу, мне помнится, тоже послы росские прибывали, мира да добра изыскивали. При отце вроде как сладилось. Разве плохо в мире жилось?