Владыка улыбнулся, пробормотал, что все в руках Аллаха, и показал, что гости могут уходить.
…В комнату, где они жили, Пригодько уже волокли слуги. Сам бывший красноармеец лишь бессвязно лепетал, лыбился и пускал слюни.
– Ну, Костя-я-я, как же так?! – скулила жена, заламывая крепенькие ручки. Копна волос в искусственном беспорядке разлетелась по плечам, создавая то очарование, которое, как она знала, ее мужчина и ценил в них. – Что со мною будет, ты подумал?! Ты за море уйдешь, годы там ходить будешь, грехи свои отмолишь, а я?!
Она стрельнула очаровательными глазками.
Костя не выдержал очередного приступа и отвел глаза, чем Алессандра не преминула воспользоваться.
– Ну зачем, зачем тебе это? – Она обвела кругом руками. – Пускай твои товарищи едут. Тимо – рыцарь, ему по рангу положено, Захарий – тоже перекати-поле. Улугбек тот вообще здесь не бывает. Пускай и едут! А ты пока за хозяйством присмотришь! Какие такие грехи ты там замаливать будешь?! В чем каяться?
– Э-э-э, милая, ну понимаешь… – Неуверенно начал Малышев, но его первую же фразу прервал натужный женский рев, слезы из зеленых глазок лились самые натуральные. При этом белокурая итальянка заламывала руки и осуждающе качала головой.
Костя вздохнул – разговор предстоял долгий.
– Дорогая, я же только поклониться Гробу Господню и назад, – слова произносились тоном уверенного человека, для которого фраза "на секунду, за сигаретами" была одной из ключевых в прошлой жизни. Но видавшую жизнь представительницу купеческого мира северной Италии было не так легко успокоить. От упреков и жалоб, она без всякого промежуточного состояния перешла к активным воспитательным действиям: в стену над самой макушкой головы Кости с треском ударился серебряный кувшин дорогой мавританской чеканки. Костя от неожиданности присел – до такого в их спорах они еще не доходили.
– Я на него годы потратила! – уже больше рычала, чем просила и причитала красавица, чей живописный вид сейчас больше напоминал валькирию из скандинавских легенд.
Малышев мог бы возразить, что понятие "годы" включает как минимум двадцать четыре месяца, но благоразумно промолчал – опыт, все же, какой-никакой у него был.
Атака на пошатнувшийся союз, между тем, продолжалась по всем канонам горячего итальянского скандала: Алессандра подхватила со столика с фруктами еще пару блюд и с ревом переправила их в стенку за спиной благоверного, но неправильно думающего супруга. Тот только ниже пригнулся. Следом за блюдами с секундным перерывом последовала вся мебель, которую она способна была поднять в гневе, остатки сервировки со стола и канделябры.