— В такой вечер я чуть ли не радуюсь своему параличу. Думаю, каково в траншее в такую погоду.
Маргарет пошла спать в комнату Элизабет, чтобы мы с Барбарой могли провести последнюю ночь вместе. Перед тем как выйти со своими ночными вещами, Маргарет обняла меня за шею и со слезами на глазах печально сказала:
— Свен, береги там себя. Ни к чему, чтобы Старик писал через несколько недель и Барбаре.
Потом поцеловала меня и вышла.
Утром я натянул ненавистный мундир и длинную серую шинель. Рюкзак был тяжелым от всего, что женщины наложили туда: двух больших тортов, которые Барбара испекла сама, двух банок джема от Элизабет, копченой ветчины от Маргарет, банки консервированных груш от Цеппа. В горле у меня встали слезы, я просто не мог представить, как буду что-то из этого есть. Потом я пристегнул на пояс тяжелый армейский пистолет, повесил на плечо противогазную сумку и наконец надел пилотку.
Все три женщины отправились со мной на вокзал. Я осушил поцелуями слезы на глазах Барбары.
— Не плачь, Бабс; тебе нужно смеяться. Имей в виду, — настойчиво продолжал я, — это не «прощай». Это «до свиданья».
— Свен, обещай беречь себя.
Когда раздался гудок, все трое поцеловали меня, то был последний обет дружбы, любви.
Прощай, Трускавец! Прощай, мой оазис. Прощайте, тихие комнаты с чистыми, свежими постелями. Прощайте, женщины с приятно пахнущими, блестящими волосами.
Я прижался лбом к холодному, влажному стеклу окна в купе, и по щекам у меня покатились слезы.
ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ СОГЛАСНО ПЛАНУ
Ледяная рука сжала мне сердце, когда я увидел, как он изменился. Волосы его стали совсем седыми, кожа желтой, под усталыми глазами появились темные круги. Он ссутулился, похудел, мундир болтался на нем. Бедный, бедный Старик!
Плутон выглядел так же.
Фон Барринг так же.
Все они выглядели так.
Все?
Те немногие, что уцелели.
В полку, когда мы прибыли на фронт, было шесть тысяч человек.
Теперь нас оставалось семеро.
Они сидели, глядя на торт, словно это нечто возвышенное, священное. В конце концов Порта набрался смелости, но Старик стукнул его по пальцам ложкой.
— Торт, который испекли настоящие женщины, нужно есть с почтением, с приличием, с чувством, а не грязными руками.
Поэтому мы накрыли подобающий стол, несколько полотенец заменяли скатерть, крышки котелков — тарелки. Умылись, вычистили ногти, причесались, почистили мундиры, навели глянец на сапоги и двадцать минут спустя торжественно ели торт Барбары и пили вино Маргарет.
— Хорошо там было?
— Да, очень, очень хорошо.
Мы посмотрели друг друга. Я глядел на их выжидающие, морщинистые, напряженные лица. Сейчас ты должен проявить себя как можно лучше, сказал я себе. И после долгого раздумья начал: