Мы бежали на лыжах по заснеженной степи. Время от времени позади нас раздавался взрыв. Сработал один из наших сюрпризов. Если не считать этого, все было тихо и гладко. Иногда по шоссе от силы в двух километрах от нас проходили колонны русских танков. Через пять дней поисков мы нашли остатки Двадцать седьмого полка, который наконец-то выводили из боев на переформирование.
Меня произвели в фаненюнкеры, чем я был недоволен. До сих пор я оставался приятно неприметным в строю, но теперь приходилось принимать перед строем доклад штабс-фельдфебеля, своего бывшего начальника. Я стоял там словно бы нагишом. Мои товарищи усмехались.
«ТАМ ЧЕЛОВЕК НА ПРОВОЛОКЕ»
Чуть погодя он произнес таким же шепотом:
— Когда устроите революцию против нацистов и генералов, дадите Адольфу пару затрещин от моего имени?
— Обещаем, Порта. Он столько получит от твоего имени по усикам, что ты очень устал бы, если б наносил эти удары сам, — ответил Старик.
— ОтличноI
Ненадолго воцарилась тишина, слышно было только, как Старик попыхивает трубкой.
— Старик, инструмент у тебя при себе?
Старик вынул из кармана губную гармошку.
— Сыграй ту вещь, где девушка чешет волосы. Сидит на скале и причесывается.
Старик заиграл, я негромко запел, Порта лежал, глядя в потолок.
Ich weiss nicht, was soil es bedeuten,
Dass ich so trauig bin;
Ein Marchen aus alter Zeiten,
Das kommt mir aus dem Sinn[75]. Мы плакали. Потом Порта прошептал:
— Ну, вот, Йозеф Порта, божией милостью обер-ефрейтор, умирает. Тяжеловато. Обещайте заботиться о Сталине. Покажите его, пока я не отдал концы.
Старик поднял кота и поднес к лицу Порты.
— Не забудьте врезать Адольфу и Гиммлеру! Пока!
Из уголка его рта заструилась красновато-черная жидкость, но пожатие рук стало чуть крепче. Потом постепенно ослабло. Порта был мертв.
Хоть я и сам этого не знал, моя вторая поездка в госпиталь оказалась поворотным пунктом. Я остался висеть на колючей проволоке, но потом меня сняли и отправили в тыловой госпиталь. После выписки послали в танковое училище в Вюнсдорфе, что в Берлине, на краткосрочные офицерские курсы перед возвращением в Двадцать седьмой полк. Там, в столице, по странному промыслу Провидения, я стал курьером в заговоре против Гитлера. Но об этом в другой раз.
Как-то утром, когда я лежал в резервном госпитале во Франценбаде, в палату вошел невысокий, коренастый человек лет двадцати пяти, направился прямо к моей койке, протянул руку и заговорил звучным голосом с венским акцентом:
— Дружище, я Эрнст Штольпе из Седьмого альпийского полка[76], буйнопомешанный, в подтверждение чего имею документы; вот, посмотри.