Наш эшелон все катил на восток, к громадным степям и диким, черным лесам России. Печка в нашем вагоне постоянно была раскалена докрасна, однако мы мерзли. Днем и ночью кутались в шинели, натягивали кепи на уши. Но как ни топили, как ни кутались, как ни жались друг к другу, все равно коченели от холода.
Уже под вечер в разгул метели мы приехали на станцию Пинск. В столовой Красного Креста нас досыта накормили бобами.
Старик разговорился с одной из медсестер, она посоветовала осмотреть замечательный старый костел за вокзалом. Показала его нам, и мы, не зная, чем еще заняться, засеменили по снегу к нему.
Костел оказался именно таким, как описывала медсестра, древним, благоухающим ладаном веков и очень красивым. В нем было много массивных архитектурных деталей, искусная резьба, великолепная позолота, католическая стройность, теплящиеся лампады, небольшие ниши с участливыми святыми, написанными простыми, яркими красками, розовой и лазурной; многие были тронуты желтизной, примитивны, как рисунки больших детей. По углам стояли столики под белыми пеленами, а центр представлял собой большое, огромное пространство, настолько высокое, чтобы души могли воспарять ввысь, к Небесному Отцу послушных детей Божьих, под ревностными, бдительными взглядами священников, кротких или суровых, неизменно терпеливых или вечно ожесточенных, аскетически худощавых или растолстевших и блудливых.
Порта находил, что глупо глазеть на костел в такую ледяную стужу; но потом увидел орган.
— Сейчас увидите, как я играю! — сказал он с восторженной улыбкой и сразу стал похож на предвкушающего радость ребенка.
Мы нашли лесенку, ведущую к мехам органа. Порта попросил двоих из нас покачать штуку, нагнетающую воздух в инструмент. Плутон обладал силой по меньшей мере трех человек и пошел качать меха один. Порта сел за большой орган и снова восторженно улыбнулся.
— Сейчас увидите, как играет Йозеф Порта!
Старик сидел на барьере, посасывая собственноручно изготовленную трубку, и тут вынул ее изо рта.
— Исполни ту вещь Баха, которую играл для меня в Югославии.
Порта не знал, какую он имеет в виду, и Кроха насвистал несколько тактов. То была «Токката и фуга»[21]. Когда Порта понял, что хочет послушать Старик, лицо его засияло. Он крикнул Плутону:
— Давай, действуй, старый галерный раб, и Йозеф Порта, Божией милостью обер-ефрейтор, покажет вам, как играет эту вещь.
Он сделал глубокий вдох, и с его лица исчезло радостное выражение. Впечатление было такое, словно он допил остатки несвежего пива, чтобы наполнить стакан благородным вином.