Всю камеру таскали на допросы и спрашивали о том, кто, что и кого видел в камере в эту ночь. Но, конечно, никто ничего не знал, и не потому, что действовала круговая порука, а потому, что действительно никто ничего не знал. Ведь если бы кто-то что-то знал, я бы знал тоже.
Но как все произошло? Дело в том, что если бы он как-то договорился с ключником и тот бы его выпустил из камеры, то ему еще надо было бы выйти из коридора и из корпуса. Но даже это не дало бы ему свободу. Он остался бы в тюремном дворе. А стены в камере были трехметровой толщины. Если отбросить некую информацию о людях, проходящих сквозь стены, то через окна, затянутые двойной решеткой, пройти было и вовсе невозможно. Но вместе с тем факт оставался фактом: человек бежал. Он прошел сквозь стену или сквозь решетку и прыгнул вниз. Его и нашли на тротуаре под камерой. Этот человек и был Лева Терц.
Я бы не узнал об этом ровно ничего, кроме того, что знали все, если бы не один комический случай. Камеру повели в тюремную баню, а перед входом обильно мазюкали серо-ртутной мазью, и какие-то капли попали совсем не туда, куда надо. На следующее утро я пришел в ужас, тем более что я вспомнил, что брал курить из рук одного немца, про которого говорили, что у него какой-то особый, скрытный сифилис. Ну, конечно же, я знал обо всех проявлениях этой знаменитой болезни и знал, что то, что возникло, никак не похоже на сифилис и вообще ни на что. Но я все-таки начал стучать в дверь.
Ясно, одного заявления, что тебе нужен врач, недостаточно. Для надзирателя это просто пустой звук, и он потребовал, чтобы я продемонстрировал болезнь, и, надо сказать, демонстрация имела успех. Дело в том, что в тюрьмах страшно боятся заразы. Заключенные могли благополучно издохнуть от чего угодно, но только не от заразы. Тут вся тюрьма поднимется на дыбы.
Меня срочно доставили в тюремную больничку, где единственным настоящим врачом был доктор Готлиб Кюн, немец с Поволжья. За что его посадили, тоже не помню, но мне кажется, именно за то, что он был немцем, да еще с Поволжья. Он очень смешно коверкал русский язык, вставляя в свои вполне грамотные фразы знаменитые форшляги, то есть называя ряд вещей, так сказать, своими именами. Он очень внимательно осмотрел меня и поднял палец.
— Это очень показательный случай.
Я рассказал ему насчет немца, сидящего в камере, но он отрицательно покачал головой:
— Я его узнал. Это есть Отто Мюнцер, у него есть флюис, у него есть геморрой. А вот второй ваш пояснений есть правильный, медицинский вариант. Мы будем вас вылечивать. — Он был очень разговорчив, этот немецкий доктор.