Брэндон вздрогнул уже по-настоящему, и сморщился, как от боли. Она подумала, что могла нечаянно дотронуться до ушибленного места – синяков Том и Джон ему наставили предостаточно. Светлоголовая девушка с лицом убитого провинциального ангела прекрасно знала о происходящем вокруг. И желание схватить его в охапку, крепко обнять, укачать, плача от собственного бессилия, натыкалось на практичность. Слезами горю не поможешь…
– Ты пойми меня… Я ведь никогда не был в Мемфисе. И нигде не был дальше Линкольна… до тех пор, пока до вас не добрался. Семьдесят две мили, я по вывескам считал… – слова лились, быстрые, нервные, дрожащие. Он не знал, что с ним, и что заставляет его говорить – мешая радость с горем, а смех – с крохами храбрости. Он так скучал без неё, не зная, что принесёт ему откровенность. Только вот последние фразы он договаривал под аккомпанемент лихорадочных поцелуев, которыми она покрывала начинающие теплеть щёки, и ласку двух раскрытых ладоней, принявших в себя его виски, скулы, острый подбородок. – Я… у меня и нет никого, если подумать. Папа умер давно, я не родился ещё. И сестры нет никакой, модели в Голливуде… есть, вернее – но она вместе с нами ютилась, в трейлере, пока замуж не вышла. Тэмми…
– Плевать… – поцелуй. Короткий всхлип. Она искала его губы, как будто от касания к ним зависела сейчас её жизнь… – Плевать, ты всё равно мой красавчик… всё равно.
– Но…
Девушка начала стаскивать его свитер. Колченогий диван заскрипел.
– Кошмар. Что делать? Как же теперь наш классный секс?
– Я думаю, мы во всём разберёмся…
– Слушай. – Брэндон приподнялся на локте, сражённый догадкой. Истоме места не было. – Поедем со мной в Линкольн! Ты… Господи, да у меня никого, кроме тебя, нету. Я только ради тебя здесь торчал, и думал, что всё хорошо будет, а – видишь… Поедем! У тебя прекрасный голос… всё устроится. Я тебя со своей мамой познакомлю, она тебя любить будет, и с двоюродным братом Лонни – мировой парень… он бывает заразой, но! – я люблю тебя !!!
Лана помолчала. Господи. Он где-то по частям читал что-то о расстреливаемых, а теперь потихоньку начинал понимать их вязкое, как кисель или канзасская сгущёнка, ожидание будущего. Она просила его поверить. А ему уже и просить… вроде неудобно. И вдруг – словно свет из люка в потолке сеновала, раздалось неожиданное.
– Когда едем?
Он читал о симфонической музыке, которая взмывает вверх. Чёрт тебя дери, везунчик ты эдакий, плевать на всё, плевать! Она тоже – хочет быть самой собой, и любит тебя, и… Абсолютно счастливый, на долю секунды растерянный, Брэндон задохнулся в быстрых, нежных объятиях…