— Они бегут! — закричал вдруг таманец. — Штатские бегут назад, внутрь периметра. Они не выдержали! Там паника!
— Огонь! Всем огонь! Прикрывать отход! — взревел я.
Как только рядом загрохотало оружие, я врубил заднюю передачу. Ну вот, все и решилось. С этой мыслью я стал потихоньку сдавать назад.
Тяжелый удар сотряс корпус «восьмидесятки». Он был намного сильнее всех предыдущих. Видать в нас засадили чем-то очень увесистым. Сердце гулко екнуло. Куда попали? Только бы не по крыше. Там ведь люди, пулеметчики. Я стал прислушиваться. Ничего. Голоса двух «Утесов» словно вычеркнули из общей какофонии боя. Неужели все? Неужели конец? Одним махом накрыли сразу два пулемета, а вместе с ними и четырех человек? Не хотелось верить. Я уже собирался послать кого-нибудь из десанта наверх, но тут увидел распростертое на асфальте тело. Я только что проехал рядом с ним, оно лежало буквально в моей колее. Сквозь заляпанное грязью и пылью стекло было не разглядеть деталей, да и времени-то в обрез. Однако, я все же смог понять, что у человека нет головы. И еще… в глаза бросилось еще одна деталь. Его куртка. Комбинированная туристическая черно-красно-белая куртка. Кузьмич… это был конечно же Кузьмич! Веревки не выдержали, и второго номера пулеметного расчета сорвало с брони… сорвало уже мертвого.
Я глядел на медленно удаляющееся пестрое пятно. На душе было пусто и паскудно. Мы отдавали этим выродкам еще одного своего собрата. Мы словно покупали себе отсрочку ценой его жизни. Мерзко, гадко, недостойно!
Тут внутри у меня все вскипело. И куда только подевалась всегдашние рассудительность и самообладание? Неудачный бездарный прорыв, смерть людей у меня на броне, потеря столь ценных сейчас «Утесов», да еще плюс ко всему, эти гигантские монстры, которые надвигаются на нас с тыла. Почему ж все так хреново, почему все один к одному! Я был готов взорваться, был готов на отчаянный безрассудный поступок. Вот сейчас надавлю на газ и пойду в лобовую. Давить, крушить, рвать на куски всю эту нечисть. Помирать, так с музыкой!
Но бог миловал. От сумасшествия меня спасло чудо. Именно чудом показался ритмичный стрекот крупнокалиберного пулемета у меня за спиной. Ну, слава богу, хоть один уцелел! Наваждение как рукой сняло. Ты, Максим, не дури, — приказал я себе. — Делай свою работу, хорошо делай, делай до конца, до самого последнего вздоха, до самого последнего мига.
Зеркал заднего вида в БТРе не было, поэтому отступать я старался точно по своим собственным следам. Благо следы эти четкой бурой колеей влажно поблескивали на островках растрескавшегося асфальта, жидкой кашицей метили иссохшуюся рыжеватую землю. Кровь кентавров густая и липкая не успела еще свернуться или впитаться, и я видел как в ее лужицах остается отпечаток протектора. Я глядел на него с тупой обреченностью, глядел и понимал, что скорее всего сегодняшний день станет последним днем моей жизни.