Каждый раз, когда Гора отправлялся в деревню, он заходил в храм и, сидя там, погруженный в глубокое созерцание, говорил себе: «Именно здесь мое настоящее место. С одной стороны — бог, с другой — молящиеся, а между ними — брахман, объединяющий их, подобно тому как соединяет берега реки мост».
Постепенно Гора пришел к заключению, что брахман вовсе и не должен быть набожным. Набожность — это отличительная черта простого народа, и мост, соединяющий религиозных фанатиков с предметом их поклонения, — это мост мудрости, который не только соединяет, но и устанавливает границу между ними. Если бы молящегося и его божество не разделяла бездна чистого знания, все его представления о божестве были бы извращены. Потому-то брахману и не дано впадать в религиозный экстаз. Его дело сидеть в гордом одиночестве на вершине познаний и, строго соблюдая все правила, оберегать веру во всей ее чистоте и непорочности на радость толпе. Подобно тому как брахману нет покоя в мирской жизни, ему неведома и самозабвенная радость молитвы. В этом и есть величие брахмана. В мирских делах для брахмана главное — выполнение всех правил и воздержание, в религиозных — знание.
И раз сердцу удалось на какой-то срок одержать над ним верх, Гора решил наказать его. Мятежному сердцу грозило изгнание. Но кто мог исполнить эту угрозу?
Приготовления к церемонии покаяния Горы в саду на берегу Ганги шли своим чередом. Обинашу было только досадно, что избранное для церемонии место было не в центре Калькутты и, следовательно, она не сможет привлечь столько народу, сколько ему хотелось бы. Он прекрасно понимал, что самому Горе покаяние не очень нужно, нужно оно было народу Индии, на который такое зрелище должно было морально воздействовать. И ради этого, конечно, следовало провести церемонию на глазах у толпы.
Но Гора не согласился, — он хотел, чтобы во время церемонии пылал жертвенный огонь и читались веды, что было не совсем удобно в центре людной Калькутты. Для этого более подходило уединенное место в лесу или на берегу Ганги. Там при свете священного пламени, под пение ведических гимнов Гора мог взывать к древней Индии, — той, к словам которой прислушивался весь мир, — и, очистившись от грехов и совершив омовение, принять от нее посвящение в новую жизнь. О «моральном воздействии» Гора вовсе не тревожился,
Не зная, как еще удовлетворить свою потребность в гласности, Обинаш прибегнул к помощи прессы. Ничего не сказав Горе, он во всех газетах опубликовал сообщение о предстоящем покаянии. Но и на этом он не успокоился и написал несколько длинных передовиц, в которых подчеркивал, что благородного и непорочного брахмана вроде Горы, конечно, не может коснуться никакая скверна и что он совершает покаяние за всю страну, взяв на себя грехи так низко павшей в наши дни Индии. «Подобно тому как наша погрязшая в прегрешениях страна томится в оковах иноземцев, — писал Обинаш, — Гоурмохон-бабу на себе испытал, что значит быть закованным в кандалы. Он взял на себя муки родины и вызвался искупить покаянием ее грехи. Поэтому вы, братья бенгальцы, и ты, несчастный двухсотпятидесятимиллионный народ Индии…» и так далее.