Несмотря на все мои протесты Алексей договорился со своим старым товарищем Кондратьевым, возглавлявшим одно из управлений на Лубянке, и перешел к нему на службу. Спустя некоторое время, уладив формальности, они перевели меня в свое подчинение. Алексей даже поселился в том же доме, что и я, взяв квартиру этажом выше, и приказал устроить лестницу, чтобы не приходилось пользоваться общественной. Так мы стали жить вместе. Конечно, Клава сразу исчезла, как и иные соглядатаи. Для меня наступили годы спокойствия, наполненные давно забытым ощущением счастья. Мы почти не разлучались. Ездили в Крым и в Пицунду. Мой список обязанностей в НКВД стал необыкновенно короток, практически меня освободили от службы. Алексей и его помощники все делали за меня, я же только числилась — не больше. Я отдохнула, расслабилась, оттаяла. Я заново научилась улыбаться и радоваться жизни. Это было почти сказочное существование — особенно в сравнении с тем, что последовало за ним. Конечно, оно не могло продолжаться долго.
После смещения Ягоды, который, как считал Сталин, гораздо больше волочился за невесткой писателя Горького, чем занимался делом, к власти в НКВД пришел Ежов. Отвратительный маленький человечек, малообразованный, с большими амбициями и явными гомосексуальными наклонностями, истерик и психопат. Это случилось в сентябре 1936 года. Мы с Алексеем прожили уже шесть лет, и я думала — так будет всегда. Я очень хотела подарить Алексею сына, которого он так желал. Но оказалось, это невозможно, долгое пребывание в холодном подвале у Каретникова, страшные побои, которым я подвергалась там, лишили меня счастья материнства. Надо было долго лечиться, чтобы осуществить свое Желание, правда, без особых гарантий. Но на это мне не было отпущено времени.
Для чего-то, я сначала не поняла, Ежов сразу же, как только Уселся в кабинете, затребовал меня к себе. Сколько Алексей ни пытался избавить меня от необходимости являться перед очи начальника, ничего не помогло, — Ежов настаивал. Когда я пришла, он долго выхаживал вокруг, заложив руки за спину. Я не думаю, что он любовался моей красотой. Алексей говорил, что он куда с большим вниманием и удовольствием рассматривает обнаженных юношей, но какие-то мысли роились у него в голове. Он отпустил меня, так и не сказав ни слова.
Вскоре стали происходить очень подозрительные события. Однажды Алексей отсутствовал почти двое суток, а вернувшись, сообщил, что на операционном столе, при, казалось бы, совсем не опасной операции умер нарком Красной армии, второй человек в стране Михаил Васильевич Фрунзе. Умер, как предполагал Петровский, неслучайно. Думаю, Алексей знал наверняка, что смерть Фрунзе была предопределена, просто мне не стал говорить. Сам же был крайне обеспокоен. Всю ночь он не мог заснуть, ходил по кабинету, и я из спальни слышала его шаги и тоже не сомкнула глаз.