— В Борнмуте тоже море, — сказала она. — Так, по крайней мере, мне говорили.
— А итальянское побережье?
— В обществе твоего мистера Дрютера?
— Мы не будем с ним жить в одной каюте, а отель в Борнмуте вряд ли будет необитаемым островом.
— Милый, я так хотела венчаться в церкви Святого Луки.
— Ты только представь себе мэрию в Монте-Карло, — мэра во всем его одеянии и... и...
— А разве это считается браком?
— Считается, считается.
— Вот было бы хорошо, если бы не считалось, и, вернувшись, мы могли бы обвенчаться у Святого Луки.
— Тогда мы там жили бы во грехе.
— Мне так хочется пожить во грехе.
— Пожалуйста, — сказал я. — В любое время. Хоть сегодня.
— Ну, Лондон не в счет, — сказала она. — Это было бы просто прелюбодеяние. Жить во грехе. Это же полосатые тенты, двадцать семь градусов в тени, виноград... и веселенький купальный костюм. Кстати, мне надо купить новый купальный костюм.
Я подумал, что уже все в порядке, но ей попался на глаза один из острых шпилей, торчащий над платанами в сквере напротив.
— Мы же разослали всем приглашения. Что подумает тетя Мэрион? (Она жила у тети Мэрион с тех пор, как ее родители погибли во время бомбежек.)
— А ты расскажи ей правду. Ей будет гораздо приятнее получать цветные открытки из Италии, чем из Борнмута.
— И священник будет обижен.
— Утешится пятеркой.
— Никогда не поверит, что мы действительно женаты. — Но минуту спустя она добавила (возобладала природная честность): — Как это будет здорово!
Потом маятник снова качнулся назад, и она задумчиво продолжала:
— Ты-то берешь костюм напрокат, а я уже подвенечное платье заказала.
— Успеешь переделать его на вечернее. Все равно ему этого не избежать.
Впереди маячила церковь: уродливая как смертный грех, однако ничуть не уродливее Святого Луки. Серая, как кремень, в пятнах копоти, с красноватыми наружными ступенями цвета глины и текстом на доске, гласившим: «Придите ко мне обремененные», словно говоря: «Оставь всякую надежду». Там как раз кончилось венчание, и у дверей толпились убого принарядившиеся девицы с детскими колясочками, визжащими детьми и собаками и угрюмые пожилые матроны, которые, казалось, вот-вот разразятся руганью.
Я сказал:
— Давай посмотрим. Ведь и с нами может быть такое.
Из церкви вышла и выстроилась на ступеньках целая стайка девушек в длинных лиловых платьях и голландских чепцах; они испуганно глядели на нянек и матрон, кое-кто из них нервно хихикал — и не мудрено! Два фотографа нацеливали свои аппараты на вход, — на арку, украшенную каменными листьями клевера, — и оттуда наконец появились жертвы в сопровождении шайки родственников.