В болоте было сперва по колено, потом по пояс, потом становилось и по грудь, даже самому рослому из них, Плужникову. О Евдокушине и говорить не приходится. Но делать нечего, месили и месили обжигающую холодом болотную жижу. Стократно избороздили вдоль и поперек огромную территорию, но грузового парашюта, на который возлагали столько надежд и который искали весь день, нигде не было.
Измученные, вымотанные к вечеру, они оказались на крошечном клочке сухой земли. Только у Плужникова, самого крепкого из них, хватило сил открыть банку свиной тушенки на троих. Они молча по кругу опорожнили ее и заснули. Спали тревожно. Особенно Слободкин. Он знал, что иногда сильно храпит, и сейчас больше метался, чем спал, прислушиваясь к самому себе. В груди его клокотало, то ли от простуды, то ли еще от чего, и он, боясь нарушить тишину, крутился с боку на бок, проклиная храпучую свою натуру. Первым Плужников это заметил:
— Не спится?
— Выспался, — неизвестно зачем солгал Сергей.
— Брешешь, Слобода, я тебя насквозь вижу. «Выспался»!
— Я тоже, — неожиданно подал слабый голос Евдокушин.
— Тоже брешешь или тоже выспался? — мрачно спросил Плужников.
— Тоже выспался, — стоял на своем Евдокушин.
— Оба хороши! — рявкнул старшой. Помолчал, похрустел затекшими суставами, спросил: — Какие предложения будут?
— Перевели дух немного, продолжим поиски, — сказал Слободкин. Подумал и добавил: — Тем более я рацию потерял.
— Шутка глупая, — устало пробасил старшой, помолчал и тоже добавил: — Дурацкая даже!
Слободкин вынужден был повторить, что в самом деле рации у них больше нет. Только та, что в грузовом парашюте. А его, запасная, соскочила с плеча во время приземления.
— Раззява! — зло сказал старшой, когда понял, что шутки тут нет никакой, ни глупой, ни дурацкой, ни тем более умной.
Они опять помолчали. Через какое-то время Сергей, которому было стыдно за свое «раззявство», за то, что вольно или невольно подвел товарищей, заметил:
— А если долго смотреть в одну точку, начинаешь все различать. Все, до капли.
Плужников негромко хохотнул:
— И давно ты так «долго смотришь в одну точку»?
— Не знаю, — на этот раз сказал чистую правду Слободкин. — Может, целый час уже.
Все трое стали напряженно вглядываться в обступившую их ночь. Не прошло и несколько минут, как Плужников тихо воскликнул:
— А ведь прав, Слобода! Кое-что вырисовывается.
— У меня глаза как сверла — любую тьму — насквозь. Вон тучи разъехались, первая звезда прорезается. Во-он там, за лесом. Смотрите, глядите!…
Никакой звезды никто, кроме Слободкина, не увидел — ни «вон там», ни «вот тут». Нигде.