Лидинилла любил бывать здесь, потому что это место было уникальным, и никто и нигде не смог бы оказать ему такого по-настоящему теплого приема. Он не питал любви к морю, но проникся чувствами к самой суше, обдуваемой всеми ветрами, куда проникли все ароматы мира. Здесь рождались мысли, которым не суждено было родиться в любом другом уголке мира. Что касалось пиратов, то на них он смотрел как на галерных рабов.
...В конце концов Муслим не выдержал:
– Ты нездоров? Простыл?
– Наверно, продуло на лодке.
– Хочешь, тебя посмотрит мой врач?
– А, этот англичанин, что ли?
– Он толковый малый.
Доктор Ричард явился со своим саквояжем и пронзил Лидиниллу своим холодным взглядом. «Мне б такого в команду», – усмехнулся террорист. По просьбе доктора он разделся до пояса, руки к приложил к бедрам, а плечи подал чуть вперед.
– Вы что, мне флюорографию решили сделать? А где ваш рентгеновский аппарат?.. Почему вы молчите, доктор Хаус? До вас не доходит мой юмор?
– У вас есть чувство юмора? Да неужели? – рискованно усмехнулся Ричард. Он угадывал в этом здоровом теле здоровые почки и печень, которые можно было пустить с молотка и неплохо заработать на этом. А можно было просто заспиртовать и выставить их в Музее терроризма. – Дышите... Не дышите...
На теле Лидиниллы был несколько шрамов, в том числе полученных им в детстве и юности. Одни напоминали о себе еле заметными белесыми следами, другие – неумелой работой хирурга: слишком широко, даже размашисто и неаккуратно зашил он эту рану на плече, заметил Ричард.
Он уже заканчивал осмотр террориста. От очередного прикосновения стетоскопа тот поежился. И был готов сам прервать этот бестолковый, на его взгляд, осмотр. Он и без этого неверного может поставить себе диагноз: простуда.
– Такой шрам я видел совсем недавно, – неожиданно заявил Ричард, обращаясь к Лидинилле так, как ему вздумается. И прикоснулся тем же стетоскопом к шраму на его груди. – Да, – продолжил он, не дождавшись реакции пациента, – могу с уверенностью сказать, что эта рана на груди зажила без вмешательства хирурга. Не меньше десяти дней вы провели без движения. Во всяком случае, придерживались постельного режима.
«Постельный» режим тяжелораненый Лидинилла соблюдал в каменном мешке, в подвале дома, по которому американские самолеты нанесли сокрушительный ракетный удар. Зачистка разрушенного квартала носила поверхностный характер; солдатам не верилось, что под обломками остался кто-то живой. Лидинилла и два его товарища выбрались на поверхность только через семнадцать дней.
– Да, – подтвердил он, надевая тенниску, – за мной был уход.