Они вернулись к рисунку Говорова.
– Как видишь, это снимок с тела.
– Да, я это заметил. Татуировка сделана давно?
– В 70-х годах. Можно сказать, грубо или неумелым мастером. Прежде не было таких инструментов, как сейчас.
– Согласен, – кивнул Денис, начиная понимать, куда клонит его клиент. – Ты хочешь иметь оригинал.
– Точно.
– И скорее всего, тебе не нравится «цифра» и ты предпочитаешь слушать винил.
– Приблизительно так. Сможешь повторить этот рисунок?
– Нет проблем.
– Как долго заживает наколка?
– Ну, разок сойдет кожа, как при солнечном ожоге; ничего необычного, все как всегда. И твоя татуировка, хоть и новая, будет смотреться так, как если бы ее тебе сделали лет двадцать назад. Это я тебе гарантирую. Стиль олд, в общем. А можно поинтересоваться, зачем тебе это?
– В память о друге.
– Снимок сделан с его тела?
– Ага.
– Надеюсь, не с трупа. Он итальянец? Спецназовец?
Эти вопросы не требовали ответа, и Сергей не почувствовал неловкости. Он устроился на табурете, сняв рубашку. Денис перенес рисунок на трансферную бумагу меньше чем за минуту, затем отпечатал его на плече клиента. Когда он включил татуировочную машинку, Говоров отвернулся: от ее вида у него зубы заныли, как будто он сидел в стоматологическом кресле. Но когда игла проткнула его кожу, он стал думать о том, что теперь кровью связан с Альваро Сантосом, и в который раз о судьбе, от которой не убежишь.
На следующий день Сергей вызвал к себе в редакторский кабинет своего заместителя, Григория Орчакова, и заявил:
– У меня депрессия. Принимай дела. И не спорь.
Орчаков и не собирался спорить. Он видел, что с шефом творится что-то неладное и отдых тому просто необходим.
– Кстати, что у тебя с плечом?
– С плечом? Ничего. А что?
– Ты его все время трогаешь. Не укусил ли тебя вампир?
– Ну, вампир укусил бы меня в шею.
Звонок адмирала застал Говорова дома, в его холостяцкой квартире; адмирал «солидно» позвонил ему на домашний.
– Завтра в девять ко мне, – распорядился он.
– Миронов дал добро на операцию?
– Ему дали добро, так скажем, – ответил Осипян. – А тебе лично – пожелали удачи. Поговорим об этом завтра в девять, – повторил адмирал.
– Я помню, – ответил Говоров и положил трубку. Налив себе коньяка, он подошел к зеркалу и чокнулся со своим отражением: – За тебя, Сантос! За твою новую жизнь!
Он выпил за здоровье семейного посыльного дона Гальяно, за здоровье наемного убийцы. Когда хмель ударил ему в голову, он полушутливо заметил, что готов выполнить приказ «Паука в замочной скважине»: просто убить, убить с особой жестокостью. И лишь спустя минуты сообразил, что подумал об этом на испанском, равно как и тост произнес на этом языке.