Нельзя предвидеть всех последствий борьбы, которая завязывается, ни обстоятельств, которые смогут из нее произойти. Мы показали в начале этого труда, что эволюция предшествует революции, но эта эволюция может быть только поверхностной, пока она остается в умах и не происходит в социальных отношениях. С другой стороны мы показали в „Умирающем обществе”, что сама социальная организация ведет нас к революции; часто случается, что политические события, экономические кризисы совершаются скорее, чем эволюция идей, и предшествуют ей иногда в области фактов.
Все это случайности, которые человеческая проницательность не в состоянии предвидеть, и побороть их будут способны только те, кто будет призван померяться с ними.
Нельзя заранее представить себе функции будущего общества также точно и определенно, как устанавливаются колеса музыкального ящика, который начинает играть, лишь только механизм заведен, и в котором достаточно поставить пружину в известный зубец шестерни, чтобы получить желаемую арию. Все, что мы могли бы вообразить с теоретической точки зрения, всегда будет только идеалом, более или менее приближающимся к действительности, но которому всегда будет недоставать базы, как только дело дойдет до применения его на практике, ибо человек считается со своими желаниями, наклонностями, способностями и даже с недостатками, но он не всеведущ, один человек не может понимать все побуждения, которыми движется человечество.
Поэтому с нашей стороны было бы смешно доказывать, что можно наметить рамки будущему обществу; но мы будем остерегаться также другой ошибки, общей многим революционерам, которые говорят: „Займемся сначала разрушением современного общества, и мы увидим затем, что нам следует делать”. Между этими двумя способами смотреть на вещи имеется, по нашему мнению, третий, лучший, и именно: Если мы не можем сказать с уверенностью: „так будет”, мы должны знать „чего не должно быть”, и чему мы обязаны препятствовать, чтобы не попасть снова под иго капитала и власти.
Мы не знаем, какая будет форма организации производительных и потребительных групп, ибо таковые сами должны быть судьями в том, что их удовлетворяет, и однообразный способ действия не может удовлетворить всех; но мы можем очень хорошо сказать, как поступили бы мы лично, если мы были бы в обществе, в котором все индивидуумы имели бы возможность действовать свободно.
Точно также нам нужно исследовать, как общество смогло бы эволюционировать без покровительственной власти, без пресловутых „статистических комиссий”, которыми коллективизм хотел бы нас наградить взамен упраздненных правительств; как и почему можно было бы уничтожить употребление денежных знаков, которые экономисты считают необходимыми для жизни всякого общества, и почему было бы вредно заменить их „бонами труда”, также изобретенными коллективизмом, и обещающими восстановить под другим названием все устройство современного общества, якобы разрушаемого коллективистами.