— Жалованье? — переспросил Фан. — А сколько у вас получал повар в доброе старое время?
Старик не ответил, угрюмо мешал в кастрюле. Не стал продолжать разговор и Фан — проворно, через несколько ступеней, побежал по лестнице.
— Шпазма! — крикнул он. — На доклад!
Обстановка во время доклада была такая: были открыты все краны, вода мощной струей обрушивалась в ванну, на краю которой сидел Чадьяров, а из-за двери доносился голос Шпазмы, который докладывал хозяину обо всем, что случилось вчера вечером.
— Собственно, ничего особенного, — говорил Шпазма, стараясь перекричать воду. — Девочки отработали и ушли... Уже и народ начал расходиться, остался господин Разумовский с друзьями. Я уж, признаться, порадовался, — все, думаю, обойдется сегодня...
Чадьяров встал, подошел к узкому окошку: из него было видно большое серое здание, над которым развевался японский флаг и огромными буквами было написано: «Фудзи-банк. Токио».
«Что же там у них происходит?» — подумал Чадьяров.
А Шпазма продолжал рассказывать историю о том, как подлец Лукин обидел друзей Разумовского.
— Вот, — говорил Шпазма, — и тут вылезает на сцену этот мерзавец Лукин, пьяный, конечно, и обращается к господину Разумовскому и его друзьям с речью, что, мол, он, Лукин, хотел бы сделать «Новой Российской партии» предложение — сменить форму с черной на белую. Господин Разумовский поинтересовался, зачем этакая перелицовка, а тот и отвечает: «А чтоб перхоть не так заметна была!» Представляете?.. Ну тут, конечно, все повскакивали, стащили со сцены Лукина, он отбивался, ну и началось...
Чадьяров тихо засмеялся: «Все-таки молодец этот Лукин».
— Они, конечно, не так чтоб очень трезвые, — продолжал Шпазма из-за двери, — возбужденные, конечно, были... Я позвонил, приехала полиция, стали разбираться. Один из друзей господина Разумовского, прапорщик Гутов, как-то, видимо, неаккуратно махнул рукой и попал полицейскому по физиономии.
Чадьяров знал, что час утреннего доклада — единственная возможность для Шпазмы порыться в его бумагах, остальное время Фан либо был у себя, либо кабинет был заперт. Именно поэтому он выслушивал утренний доклад из ванной, оставляя Шпазму наедине со своим письменным столом, бумагами, папками, корзиной для мусора. Рассуждал Чадьяров так: «Если я не могу запустить своего человека к Разумовскому, то пусть он запустит ко мне своего, по крайней мере у меня будет возможность управлять информацией, которую они получат о господине Фане Ючуне». Вот почему так долго было свободно место директора-распорядителя, вот почему Чадьяров не задумываясь взял на это место Шпазму, как только понял, что тот завербован Разумовским.