— Дурак ты старый, — без выражения, усталым бесцветным голосом произнесла девчонка.
Ей хотелось сказать гадость, разозлить Мажугу, оскорбить, задеть, чтобы хоть что-то почувствовал, чурбан бездушный. Но она ошиблась, Игнаш не обиделся.
— Потому и старый, что не дурак. Дураки молодыми помирают. Хочу, чтобы ты дожила хоть до моих годов, для этого не только метить нужно из пистолета, но и стрелять, куда наметила. Ну ладно, может после когда поймешь. Этот случай не последний был…
Мажуга вытащил кисет, стал сворачивать самокрутку, полез в карман, вытянул зажигалку и задумчиво бросил, будто к самому себе обращаясь:
— Может, оно бы и хорошо, что оружие над тобой пока власти не имеет, а мне вот… если кому башку пулей разнести — не вопрос. Ствол сам руку ведет, спусковой крючок сам под палец ложится, будто не я кольтом управляю, а он мной, — чиркнул колесиком, прикурил, выпустил струйку дыма, серебристую в лунном сиянии. — Зато я живой остался… после всего.
— А иначе нельзя? — жалобно спросила Йоля. — Чтобы не так, но и живой остаться?
— Надо бы иначе, да не получается, в этом мире. Злой он, и злому в нем легче. Трудно не озлиться, очень трудно. Ты уж постарайся не злой остаться, заноза, а? Не гаси в себе свет.
Помолчали. Потом Мажуга напомнил:
— Магазин снаряди.
Йоля вздохнула, выщелкнула магазин и стала, пыхтя от усилий, заталкивать патроны.
— Завтра пистолет будешь разбирать, чистить, — снова заговорил Игнаш. — Все же ты ему хозяйка. Разнимешь на части, заглянешь ему в самую душу, станешь лучше оружие понимать. Только помни: ты ему в душу глядишь, а оно, оружие то есть — в твою тоже смотрит. Не дай оружию завладеть душой. Оставайся светлой. Но оружия не бойся.
— Я оружия не боюсь, я с Харькова.
Мажуга не ответил, пыхтел самокруткой, роняя рыжие искорки, смотрел в сторону — как поднимается зарево над горящей фермой. Девчонка поглядела на его профиль, подсвеченный красноваты огоньком самокрутки. Он показался ей и впрямь ржавым, в точном соответствии с прозвищем, старым показался и изношенным, будто самоход, на котором многие тысячи верст отмотали по бездорожью и грязи. Или как ствол, из которого разные владельцы положили сотню человек. Как оружие, пережившее многих хозяев. Может, об этом он и толковал, когда говорил странные слова про свет в душе? Может, слишком мало у Мажуги этого света в душе осталось?
Игнаш докурил, швырнул окурок под ноги и наступил на него. Потом поглядел на Йолю. Та как раз закончила с «береттой», вогнала магазин на место и сунула оружие в кобуру.
— Ты их узнала?