— Пилоты! Атака, не зевать!
Обе пары друг за другом падали на один фланг, на Маслова, Шубов крутым разворотом стал выводить свою пару «мессерам» в лоб. Маслов выжидал, смотрел, как сокращается расстояние.
— Пора! Разворот!
И опять Маслов несся боком на Русанова, обходя пару Шубова спереди.
Ведущий немец, видя, что «илы» уходят из его прицела, послал вслед штурмовикам метров с пятисот три длинные огненные очереди, но они пролетели за хвостами. Не попал. И сразу кинулся от Шубова вверх.
Тихонов смотрел через прицел, как «мессер» отворачивал от его и соседнего пулеметов. Ведущий немец на пикировании набрал большую скорость, и теперь она его выносила на пулемет.
Второй отвернул раньше и был не опасен.
А этот… прижал пулемет к плечу… Злорадная, торжествующая ухмылка перекосила лицо. Немец заслонил собой все кольца прицела. «Ох и хорошо! Получай!» Пулемет бил в плечо, стремился вырваться из рук Отпустил спусковой крючок. Посмотрел влево. На самолете Пошиванова от заднего пулемета тоже тянулась к немцу огненная струя. «Мессершмитт» вспыхнул, уносясь от них все дальше влево…
Радость победного возвращения у штурмовиков была недолгой. Через несколько минут после их посадки пришли домой и «яки». Одного у них не хватало — летчик выпрыгнул из горящего самолета над территорией противника.
Осипов закончил с новыми летчиками наземную учебу, проверил в полетах, и командир полка раздал их по эскадрильям для ввода в бой. Лично Матвею не хотелось в его положении брать на себя ответственность за чью-то жизнь, но Мельник все же уговорил… Теперь он и на земле, и в полете был не один — учил молодого летчика войне.
В молоденьком сержанте еще жила детская непосредственность — все его думы и переживания можно было прочесть на широкоскулом лице, а черные раскосые глаза доверчиво смотрели на окружающий мир.
Осипов уже сделал в паре с Борубаем несколько боевых вылетов, но не увидел в них инициативы своего ученика. Злость войны и ненависть к врагу не проснулись пока в его сердце. Он еще не видел горя и смерти близких, его самого не опалила боль раны, не испугала близость собственной смерти. Миллионы убитых на войне за тысячи километров от родного аула — абстракция цифр. Это не похоронка на отца или брата, когда смерть превращается в конкретность и заставляет оставшихся в живых страдать.
Глядя на Борубая, Матвей вспоминал свой первый день войны: они, лейтенанты и сержанты сорок первого, тоже не видели и не чувствовали смерти, пока она их не ударила наотмашь. И у тех, кого война не убила сразу и не искалечила, смелость незнания постепенно сменилась зрелой настороженностью, злостью и напористостью в бою, потому что только неослабное напряжение позволило превозмочь себя, извечный инстинкт самосохранения, и идти в огонь, не убегать от врага, а нападать и, даже защищаясь, побеждать.