Гёте критикует антиисторизм и идеализм социалистов-утопистов, резко выступает против абстрактно-морализирующих тенденций в сенсимонизме. «Кто берет на себя смелость судить, что такое человек, тот должен принять в расчет, чем был человек раньше и как он им стал», — не без иронии замечает Гёте в вышеупомянутом письме К. Цельтеру, имея в виду механистичность французского материализма, сказавшуюся и в сенсимонизме. Гёте хорошо понимал, что развитие отдельных индивидуумов протекает под воздействием повседневной практики общественной жизни, со всеми ее превратностями и случайностями. В отличие от сенсимонистов Гёте уже тогда отрицал возможность серьезных общественных преобразований при помощи одной только пропаганды с морализирующей позиции. Еще в 1810 году он указывал, что «мировую историю нельзя писать с точки зрения морали» (письмо К. Рейнхарду от 22 июля 1810 г.). Современные исследователи нередко подчеркивают, что Гёте было доступно понимание сложного многообразия взаимообусловленных факторов общественного прогресса, без понимания которых невозможно научное познание законов истории. «Гёте был одним из первых мыслителей, который правильно включил историческую случайность во всеобщую диалектическую взаимосвязь».[16]
В двухтомном исследовании Конради нашли глубокое освещение многие важные проблемы жизни и творчества Гёте. Но может ли даже столь солидный труд исчерпать всю проблематику творчества великого писателя? Разумеется, нет. За бортом вынужденно остаются вопросы порой даже весьма немаловажные. Как правило, это какие-то сквозные проблемы, интересовавшие Гёте в течение всей жизни, но не привлекшие специального интереса исследователя, либо вещи глобального характера, касающиеся места творчества Гёте во всемирном историко-литературном процессе. Но эти проблемы настолько обширны, что каждая из них заслуживала бы отдельной книги. Обозначим в нескольких словах для примера одну из, казалось бы частных и тем не менее очень существенных для Гёте проблем, занимавших его не только в пору юности но и в течение всей его жизни. Рассказывая о встрече молодого Гёте с Гердером в Страсбурге осенью 1770 года, Конради, разумеется, упоминает об их общем интересе к народной песне, о том, какую роль сыграла народная песня в становлении творчества Гёте. Но раскрыть тему «Гёте и народная песня» в перспективе всей жизни у исследователя, по-видимому, не возникло внутренней необходимости, хотя в различных местах книги — например, говоря о балладах Гёте — Конради упоминает и о воздействии народной песни. А между тем проблема народной песни в творчестве поэта — значительно более комплексного свойства. Уже в страсбургском собрании народных песен молодого Гёте преобладают баллады, которые он записывал вместе с мелодиями, обращая внимание и на манеру исполнения. Старинные народные песни подтверждали для Гёте идеи Гердера о связи слова и мелодии, равно как и собственные представления Гёте об эпическом, лирическом и драматическом. «Как в словах, так и в мелодиях его больше привлекало типическое, оформленное, симметричное, нежели грубое, чужеродное и «варварское». Больше всего по душе ему приходилась мелодия, музыкальная структура которой обладала особой соразмерностью и гармоническим снятием напряжения».