Был в Москве. Город был тих и грозен. За двадцать дней первый раз поспал раздетым, в постели. Принял холодную ванну — горячей воды не было. Ну вот, мои милые, пока всё. Надеюсь, что связь установим. До свидания, целую вас бесконечное количество раз, ваш и безумно любящий вас Костя. 27 июля 41 года". Вот опять подошёл к концу лист бумаги, но опять не хочется кончать. Я опять в никуда отправил письмо. Тоска словно гвоздь сидит в сердце. Сегодня ночь провёл на простынях, от которых я уже отвык, только бы спать, а я среди ночи проснулся как в угаре. Так ясно ощутил на груди её пальчики, потянулся к тебе и… схватил подушку. "Люлю, отзовись, я сойду с ума".
Разбудил шум. Ранним утром в коридоре тренькали вёдрами, чавкали выжимаемые тряпки и женщина рассказывала, как сын с одноклассниками дежурили на крыше высотного дома, а на их уровне на расстоянии от них пять метров пролетели немецкие самолёты. Видят они: из кабины немец, в упор смотрит, ещё и глазом подмигнул. Немного пролетели и стали набирать высоту, а потом свалились в пике и давай бросать бомбы…
Вспомнил, что в гостинице. Ведро дзинь… тряпка чав — чав по полу. Я понял- уборщицы.
А собеседница женщины о своих мальчишках принялась рассказывать, мол те как раз бегали смотреть что разбомбили- госпиталь гарнизонный и парапет на Яузе повалили.
Я сжимал и разжимал кулаки. Страдания бойцов в окопах, это одно. Мирного населения- совершенно другое. Злость за бессилие подкатывало к горлу. Вскочив стал собираться.
За окнами автомобиля затаилась в сумерках военная Москва. Всегда был равнодушен к ней, а тут любил её безумно сильно. Прильнув к стеклу, с жадностью всматривался, стараясь рассмотреть сквозь не освещённую темень тротуары с редкими прохожими. Дома, как воины приготовились к борьбе, смотрят насторожённо. Резко бросаются в глаза бумажные полосы, крест-накрест, наклеенные на стёкла, они напоминают мне бинты. Всё изменилось в городе. На улицах появились мешки с песком. Везде указатели бомбоубежищ. Люди почему-то стали похожи друг на друга. Может суровость взгляда или невзрачная одежда их делала такими. Теперь они были нам роднее родных. Мы называли их любя "наши москвичи"… Осознавать то, что Москва и москвичи за нашей спиной — страшно ответственно и волнительно. Мы непременно должны выстоять. Через несколько часов, буду опять в самом пекле. Здесь совершенно другая жизнь. Доведётся ли ещё увидеть старушку столицу. Город остаётся позади. А к машине привязался "мессер". Вражеских лётчиков привлекает легковая машина. Они гоняются за ними больше чем за грузовыми. Неужели придётся перейти на полуторку. Самолёт пикирует на меня. Смотрю, оторвалась бомба. — Стоп! — кричу водителю. Машина замерла как вкопанная. — Все на землю! Ложись! Нос в земле, ни запаха травы, ни запаха земли он не чует. Она забыла это. Пахнет порохом и гарью. Бомба сброшенная на опережение взрывается впереди. — В машину! Вперёд! Водитель газует. Машина сопровождения копирует нас им ещё труднее. Надеемся, что отстал. Вздыхаем с облегчением. Пробуем шутить. Но не тут-то было. Самолёт разворачивается. Вновь пикирует. Я повторяю весь манёвр вновь… "Вот привязался сволочь!" Немецкий асс взбешён идёт на новый круг… Усмехаюсь. "Ладно поиграем!" Это напоминает игру в рулетку.