"Дьявольщина!", — у него голова шла кругом. Прилетел в армию представитель центра и смешком, между прочим сказал вещь, которая не могла не лишить его языка. Как будто Мехлис вернувшись от Рутковского и собрав здесь все сплетни и прикинув, как это можно выгодно использовать, доложил Сталину о его романе с военврачом и потребовал призвать к ответу за разложение и разврат. Вопрос стоял ребром и непростой. Сталин обещал подумать. А потом якобы ответил, что, если это не мешает товарищу Рутковскому воевать, то будем завидовать ему. Какое-то время он был в шоке. И оттого, что его личную жизнь мусолят аж в Кремле. И от того, что та глупость, раз взяла такой размах, со дня на день дойдёт до ушей Юлии, если уже не дошла. Это не дурацкие киношные сплетни о романе с Седовой, от которых она отмахнулась, не беря на душу. В это она поверит. Он заметался: "Надо что-то сделать, предпринять…" Слушая всё это, он в шоковой состоянии выпал из разговора, но придя в себя понял, что ничего не пропустил. Гость продолжал ему красочно расписывать жареные новости, о которых шепчется Москва. Оказывается, о его "романе" с Седовой страсти не утихают тоже обрастая новыми невероятными подробностями. Но это для него не было шокирующей новостью. По этому поводу уже прилетала "воробушек" с претензиями. Оказывается, ей пришло от родных из Москвы письмо, и там был красочно расписан его роман с актрисой. Вот, мол, ваш командующий, какой сердцеед. Ну эту он без объяснений просто выставил. Неудовольствие сдерживал с трудом. "Леший потешается не иначе. У мужиков роман на романе и хоть бы кто кукарекнул, а тут ни за что в хвост и гриву бьют. Лучше мне с передовой не вылезать. Даже с ранением. Просто наказание какое-то". Голова гудела. Чего этим бабам от него всем надо. Гость же из столицы буравил глазами, ожидая реакции на откровенность. Но это Рутковского мало волновало. Он давно справился с эмоциями и сидел перед ним усмехаясь точно каменное изваяние. Хотя в голове и продолжали крутиться наползая друг на друга мысли. С Седовой он был уверен на сто процентов, Юлия не поверит, ни одному слову. А вот с "воробушком"? Дождавшись ухода гостя, он метался, ругая на чём свет стоит себя. Разнервничался так, что чуть не сунул папиросу в рот другим концом. По неосторожности он внёс в жизнь семьи разрушение и боль. Сколько тех встреч-то с девчонкой той было, смех один, по пальцам можно пересчитать, не он один тем грешен, а грязи нахлебался за это по горло. Нет, это уже выше крыши, почему именно его жизнь так всех волнует… Понятно, всё расставило бы по местам объяснение с Юлией. Но он упорно не хотел признаваться перед женой в своих грехах, отодвигая эту минуту от себя, оберегая их любовь от беды и надеясь на то, что пронесёт. Ведь Юлия может не понять, вспылить. А он не может её потерять. Люлю ничего не должна знать. Ничего. Что ж придумать, как подстраховаться? Думай не думай, а кроме письма ничего в голову не приходит. Он садится и пишет: "Я знаю, что тебе будет трудно, так как всяких слухов и сплетен не оберёшься. Причиной этому является то обстоятельство, что многим стало просто лестно связать моё имя с собой. Отметай все эти слухи и болтовню, как сор".