Гуннара Нюберга кормили через зонд. Бесконечная река супа текла по трубке, которая уходила в отверстие огромной белой повязки, покрывавшей все лицо, от макушки до шеи. Единственное, что оставалось открытым — это глаза Нюберга, и они светились от счастья.
— Как я уже сообщил господину Нюбергу, — сказал врач, обращаясь к трем посетителям, — мы можем утверждать, что ткани горла полностью восстановятся. Пуля не задела сонную артерию, пройдя всего в сантиметре от нее, и не повредила пищевод, но прошила насквозь верхнюю часть глотки. Господин Нюберг скоро снова сможет петь, но прежде чем он сможет нормально есть, пройдет некоторое время. У него раздроблены левая скуловая и левая верхнечелюстная кости. Он получил довольно серьезное сотрясение мозга и множество повреждений кожи лица и шеи. Кроме того, у него перелом четырех ребер и правой руки, не считая множественных более мелких ранений по всему телу. Однако, — добавил врач, выходя, — при всем этом господин Нюберг чувствует себя довольно бодро.
Нюберг уже дотянулся до маленькой черной таблички, на которой и вывел дрожащим почерком: «Игорь?»
Йельм кивнул и ответил:
— Александр Брюсов. Твой идиотский таран сделал явной связь между Виктором-Икс и концерном «Ловиседаль». Брюсов, по-видимому, станет главным свидетелем.
Нюберг написал: «Но ведь он не наш человек?» Йельму пришлось прибегнуть к помощи Хольм и Чавеса для того, чтобы разобрать его каракули.
— Нет, — ответил Чавес. — Брюсов — не наш человек. Наш человек — это обычный шведский банковский клерк по имени Йоран Андерсон.
Повязка на лице Нюберга слегка задергалась. Наверное, это должно было означать смех.
— Мы объявили его в розыск по всей стране, — добавил Йельм. — Возможно, ты вернешься в строй раньше, чем мы поймаем его.
Нюберг выразительно завертел перевязанной головой. Трубки и провода, соединяющие его со множеством аппаратов, задумчиво качнулись. Один даже испуганно запищал. Нюберг написал: «Черт, да вы его вот-вот поймаете». Затем стер написанное и вывел: «Меса».
— Что это такое? — удивился Йельм.
— Может быть, он не смог дописать? — спросил Чавес.
— Ага! — догадалась Черстин Хольм, стоявшая в ногах у Нюберга. Она подошла к нему поближе, села на стул и взяла его за руку — единственное незавязанное место, которое можно было найти среди белизны бинтов. Она чисто и ясно взяла одну ноту, держала ее секунд десять, а потом запела. Это была партия для ведущего женского альта в «Мессе папы Марцелла» Палестрина.