Людовик XV оставался «очень деликатным во всем, что касалось дофины». Тем не менее никто не мог утверждать, что его страсть ослабела. «Привычная связь, которая его объединяла с любовницей, неминуемо бы разорвалась, если бы здоровье его пошатнулось и привело к благочестию», — утверждал посол Швеции.
А в это время все как будто выжидали появления малейшего признака усталости или недомогания на постаревшем лице короля. Смерть только что унесла с собой трех его близких друзей и оттого он казался подавленным. 23 ноября 1773 года маркиз Шовелен, который всегда играл с ним в вист, скоропостижно скончался, сидя в своем кресле. Через какое-то время скончался маршал д'Арментьер, также скоропостижно. Аббат де Лавиль из министерства иностранных дел внезапно умер от апоплексического удара. «Арментьер успел позвать к себе исповедника. Для меня страшнее всего умереть как собаке, как Шовелен или Буйон», — признавался король. Он вспоминал также смерть шведского короля, который умер за игрой в карты два года назад. Разговор с герцогом де Кони окончательно поверг его в уныние. Король спросил, отчего возникла «болезнь Бернара, который сошел с ума». И услышал совершенно спокойный ответ: «Все просто, Сир, он был распутником и слишком часто для своего возраста путался с женщинами». Несчастный был с королем одного года рождения.
Дофин и дофина не могли даже предположить, что дни старого монарха уже сочтены. Людовик-Август продолжал охотиться, читать и участвовать в семейных праздниках. Мария-Антуанетта развлекалась и наслаждалась положением дофины. Жизнь казалась ей такой чудесной.
26 апреля, когда Людовик XV находился в компании мадам Дюбарри и нескольких близких друзей в маленьком замке Трианон, он вдруг почувствовал себя плохо и отказался обедать. На следующий день он чувствовал себя слишком слабым, чтобы сесть в седло, как он обычно это делал, поехал на охоту в карете, вечером у него начался сильный жар. Через два дня помимо жара добавилась тошнота. Ла Мартиньер, его хирург, велел ему побыстрее покинуть Трианон: «Сир, вы можете болеть только в Версале». Король не заставил себя долго уговаривать. Он накинул манто прямо на домашнее платье. Садясь в карету, крикнул: «Гони!». Прибыв в Версаль, он сразу лег в постель, чувствуя сильную слабость. Дети поспешили к его изголовью, никто не был особенно обеспокоен.
В течение следующей ночи врачи советовались по поводу состояния их величественного пациента, у которого сильный жар сопровождался мучительными мигренями. 29 апреля, на рассвете, врач решил сделать кровопускание. Церемония проходила по все правилам, несмотря на это, король продолжал находиться в постели. Через три часа кровопускание повторили, но улучшения не наступило, что доказывало серьезность случая. Из-за сильного жара голос короля стал еле слышным. Часто он звал своего дворецкого и посылал его за мадам Дюбарри, которая проводила все ночи у постели больного, в тот вечер она также оставалась с ним. Мария-Антуанетта и дофин ходили без устали по королевской спальне. Вся королевская семья бродила по апартаментам короля в нервном оживлении. Беспокойство начало нарастать и через несколько часов превратилось в тревогу.