И Ломар поверил в него.
Он опустил пику с наконечником вниз.
— Нет… — сказал он неуверенно, — мы не убиваем… Я должен подняться к ней…
Он указал на Норну, лежавшую без сознания. Один из людей протянул ему руку и помог взобраться на склон, колени Рана перестали дрожать. Он склонился над Норной.
— Девушка больна? — спросил человек. Он издал губами соболезнующие звуки, какие делают ребенку.
Ребенку!
Голова Ломара закружилась. В этот момент он понял, что за люди стоят перед ним и в чем их отличие. Он взял голову Норны в руки, похлопал по щекам. Второй человек издал те же самые успокоительные и соболезнующие звуки.
— Бедная девушка, — сказал он. За ними болезненно хрипел старый рорк, усаживаясь вновь в своем гнезде. Норна открыла глаза.
Вначале им трудно было понимать друг друга. Словарь Ломара был исключительно человеческим и в этом смысле, конечно, гораздо обширнее словаря этих двоих. Но они умели говорить на языке рорков и часто пользовались им, пока не поняли, что он их не понимает. Большей частью их разговор шел на человеческом языке, хотя довольно искаженном, — с усилиями, но он понимал их. Однако, казалось, у них есть свои особые слова, не из языка рорков, и их он не понимал. Юллоа, например, имело какое-то отношение к пище… или же еде… или голоду. Аунгдуоа-дин или что-то похожее связано было с местностью или путешествием по ней; они часто повторяли это слово, сопровождая его жестами, оставшимися непонятными Ломару.
Более высокий из них — он назвал себя Таном — смутно помнил свое происхождение. Была женщина, и у нее был другой, еще меньший ребенок, он кормился грудью… И был мужчина. Костер. Его потеряли. Он кричал в ночи и тьме, а ночь и тьма возвращали ему его крики. Ужас, блуждания и тысячи плачущих ночных голосов. И голод. Потом вышло что-то из темноты и подобрало его и унесло прочь. Кормило его, согревало его своим телом. А днем играло с ним.
Другой из этих двоих был рожден — и он простыми наглядными жестами, не допускавшими непонимания, изобразил картину человеческого рождения здесь, в Роркленде, и больше ничего не знал. Его мать? Он спокойно указал на землю со слабым пожатием плеч. Его отец? Он обвел рукой вокруг себя.
Ломар размышлял о разнице между фактом и вымыслом. Перед ним были «украденные дети» старых токских легенд. Утерянные дети. Во тьме человеческое ухо не могло отличить плач ребенка от крика крайбэби… Но рорки — могли отличить!!! Утерянные младенцы не были съедены, их вырастили. Они встретили не жестокость, а доброту. Он сопоставил это обращение с тем, которому подвергались захваченные молодые рорки, и это сопоставление заставило его вздрогнуть.