В конце улицы завыла собака. Кофманн, кажется, не услышал вой, так как ровно в этот момент начал говорить:
- Извините, я не хотел... А ваша жена здесь, с вами?
Наверное, он хотел отвлечь меня от мрачных дум о судьбе дочери, но снова наступил на больную мозоль. Я сухо сказал:
- Она умерла четыре года назад. Только я с дочерью.
Держу пари, что Кофманн в этот момент мысленно обозвал себя каким-нибудь неприличным словцом. По крайней мере, губы на мгновение судорожно дёрнулись в короткой нервной усмешке – мол, такой вот я придурок. Опустив взор на пол, он пробормотал:
- Ясно... Извините.
Я уже начал готовиться к новому периоду тишины, когда Кофманн резво вскочил с места, задвинув стул в сторону. Я быстро оглянулся и посмотрел на дверь выхода. Нет, там всё было спокойно. Да и доктор не выглядел встревоженным – он спокойно нагнулся и взял свой кожаный портфель, который, как оказалось, был прислонён к стойке.
Перехватив мой удивлённый взгляд, Кофманн сказал:
- Знаете, думаю, мне лучше пойти. Я не могу сидеть здесь и ничего не делать.
Меня удивила его последняя реплика. Когда я входил в госпиталь, он явно не собирался покинуть спокойное прибежище. И вот – только начали разговаривать, а Кофманн убегает. И я снова останусь один...
Хотя, конечно, я не мог вцепиться ему в лацкан пиджака и удерживать рядом с собой. Он сам был волен выбирать, что делать. Я всё-таки нашёл нужным предупредить:
- Будьте осторожны. Долго везти не будет.
Кофманн молча кивнул:
- Постараюсь.
Он пошёл к двери, держа в левой руке портфель, а в правой сжимая пистолет, снятый с предохранителя. Двигался он твёрдо и уверенно, я ему невольно позавидовал. Может, он просто демонстрировал безмятежность, но получалось у него совсем неплохо. Этакий циничный рационалист, который пройдёт через всё, бережно сдувая пылинки и брызги крови с дорогого костюма. Мне до него было далеко.
Кофманн не попрощался, не пожал мне руку. Он просто ушёл, захлопнув дверь. Только когда звуки его шагов исчезли в тумане, я вспомнил про вой собаки. Надо было его предупредить... но уже поздно. Ладно, успокоил я себя, он и так начеку и при нём неплохое оружие. Если пути Кофманна и собаки пересекутся, то пусть Господь упокоит душу грешной псины. Аминь.
Я остался один в царстве длинных коридоров, стерильно-гладкого паркета и аромата формальдегида. Электричества не было, лампы на потолке бездействовали. Кофманн ушёл, и труп на полу смотрелся странно, внося дисгармонию в идеальный упорядоченный мирок госпиталя.
«Шерил... здесь?»
Боже, как мне не хотелось начинать всё сначала. Тем более что я видел – никакой надежды, что в госпитале есть хотя бы одна живая душа, нет. Да если бы кто-то и был, то Кофманн наверняка сказал бы мне об этом. Он сидел здесь долго, он не мог не знать...