Вот отец никогда не утруждал себя написанием открыток для Хизер. Ритуал её дня рождения не менялся из года в год, сколько она себя помнила. Возможно, потому он и не терял своего волшебного очарования.
Отец в этот день не садился за работу. Наверное, это был единственный день в году, когда он сознательно пересиливал в себе жажду творения. Хизер знала, что ему даже этот однодневный перерыв даётся нелегко, но никогда не пыталась его отговорить. Это было одним из негласных договорённостей между дочерью и отцом – знак того, что в течение всего дня отец посвящает себя Хизер. Они оба это понимали и никогда не меняли установленный порядок.
Еду готовил отец. Максимум, что разрешалось Хизер – сходить в магазин за продуктами. А готовил отец великолепно, частями лучше, чем она сама. Хизер сидела у себя в комнате, смотрела телевизор, слушала любимую музыку и чувствовала разносящийся по дому аромат тёплой выпечки. Ближе к вечеру ощущение приближающегося чуда нарастало. И это было великолепно.
И, конечно, застолье. Тот самый праздничный ужин. Они сидели в кухне за столом, говорили о совершенно банальных с первого взгляда вещах. Хизер каждый год не переставало изумлять разнообразие блюд, которые мог приготовить отец. Кажется, ни одно блюдо не повторилось дважды за то время, пока Хизер себя помнила. Честно говоря, она не знала рецепта и половины всех этих яств. Ей иногда даже стыдно становилось из-за своей гастрономической ограниченности.
А потом, когда вечер скатывался к ночи, в кухне зажигался свет и все темы разговоров бывали исчерпаны, наставал момент для вручения подарка. Подарок всегда лежал на верхней полке кухонного шкафа – если бы у Хизер вдруг начисто отшибло совесть, она могла бы загодя заглянуть туда и узнать, что для неё приготовил отец. Этого она, разумеется, никогда не делала и даже не подумывала. Просто с трепетом ждала, что на этот раз извлечётся из недр шкафа, ставшей на минуту волшебным ящиком.
Хизер поймала себя на том, что несознательно ощупывает тонкую серебряную цепь, накинутую на шею. Она уж совсем забыла о нём. Эта цепь стала для неё почти неотъёмлемой частью тела с тех пор, как её подарил отец на пятнадцатилетие. Хизер помнила, как её охватил восторг при виде безделушки, заботливо сложенной в синюю коробку. Это было для неё необычно – ведь она никогда не испытывала особой любви к украшениям. Даже в подростковые годы, когда девочки изо всех сил пытаются походить на взрослых женщин, её не обуревала горячка краситься и навешивать на себя тонны фальшивого золота. Хизер знала, что одноклассницы ненавидят её за то, что она не похожа на них. Девчонки в школе насмехались над ней за спиной и обзывали «монахиней», но ей, в общем-то, было глубоко наплевать. Школа была в её жизни просто местом получения знаний, необходимых для дальнейшего устройства на работу. Хизер не собиралась вечно сидеть на шее у отца.