Бугай задумчиво посмотрел на свою ладонь. Его лицо вдруг стало печальным.
– Вот этой рукой… – проговорил бугай. – Вот этой самой рукой… Хочешь, я вот этой самой рукой их уволю. Ты мне нравишься, хозяин… А они – нет.
– Где ты там? – на кухню ввалился одноглазый урод со шрамом через все лицо. – Ты куда сбежал?
Он шагнул вперед, но ноги держали не слишком уверенно – урод покачнулся и повис на плечах у Битого.
Тот поддержал уважаемого гостя, улыбнулся с ласковым участием.
– Ты же проспорил! – заявил одноглазый. – Ты сказал, что я не смогу одним глотком…
Одноглазый притянул к себе Битого за шею и громко прошептал ему на ухо:
– Я выпил, а он сбежал… Ты только подумай? Давши слово – терпи, а не давши… Жулик он, вот кто!
– Я жулик? – обиделся бугай. – Это я жулик?
Он протянул руку, схватил одноглазого за грудки и потянул к себе.
– Да я тебе за такие слова, знаешь что?
– Ну что? – спросил одноглазый, шею Битого, однако, не отпуская.
– Я тебе горло перекушу! – заорал бугай. – Одним укусом…
Он шагнул вперед, оскалившись, одноглазый закричал, что таких витязей он похоронил без числа, махнул правой рукой, снеся с печи глиняный горшок, который разлетелся вдребезги с оглушительным грохотом.
– Горло! – еще громче взревел бугай.
– Убью! – кричал одноглазый.
На кухню влетел Десятник, оттолкнув одной рукой одноглазого, не замахиваясь, врезал правой бугаю, как раз под вздох.
Бугай замолчал и полетел навзничь. Если б не Молчун, точно лететь бы здоровяку до самых задних дверей, а так он только обхватил хозяина постоялого двора за плечи.
– Нажрались! – процедил Молчун.
Он еще хотел сказать, чтобы помирились господа витязи, выпили мировую и помирились.
Хотел сказать, но не успел. Перед глазами что-то полыхнуло, а потом погасло.
Все.
– Ты его не убил? – спросил Рык Дылду.
– А чего ему станется? Вон, уже глаза открывает.
Хозяин постоялого двора действительно открыл глаза. Зрачки все еще плавали, не в силах остановиться. Хозяин захрипел, Дылда похлопал его по плечу и отошел.
От легкого хлопка Молчуна почему-то качнуло, он застонал. А придя в себя, почувствовал боль в суставах и запястьях. Его подвесили к потолку, подцепив связанные руки за крюк – раньше здесь висело тележное колесо, на котором иногда зажигались плошки. До пола Молчун не доставал совсем малость, может, ладонь или чуть поболе.
– Вы что, господа витязи? Или обидели мы вас чем? – спросил Молчун.
Десятник подвинул к нему лавку и сел.
– Но мы ничего, добрые люди… – простонал Сапог.
Молчун оглянулся на голос – Сапог, связанный, лежал в углу. Лицо было окровавлено, но то была только кровь из сломанного носа и разбитой губы.